Роковые годы
Шрифт:
Около 10 часов вечера попадаю в Штаб округа. Сведения, как и следовало ожидать, поступают очень скверные. Приходится радоваться, когда узнаешь, что тот или иной полк согласен в восстании вообще не принимать участия ни с чьей стороны и обещает завтра не выйти на улицу, как заверяют нас полки 1-й Гвардейской пехотной дивизии. Совсем обратное приходит из полков Гренадерского, Финляндского, Павловского и вообще всей 2-й гвардейской дивизии, равно как 1-го запасного и, конечно, 1-го пулеметного, с которым мы давно на положении открытой войны. Эти все не только выйдут на улицу, но выступят против.
Таким образом, пехоты у Главнокомандующего совсем нет.
Артиллерии
Броневики были для нас всегда недосягаемы: они официально подчинялись Совету солд. и раб. депутатов; команды их сильно распущены и выступят, конечно, против.
Остается кавалерия: единственная опора Главнокомандующего — 1-й Донской казачий полк, а также до известной степени 4-й Донской и два эскадрона запасного кавалерийского полка. Вообще же казаки просили их без пехоты не выводить.
Таким образом, выступить Половцову в буквальном смысле не с кем.
Тем временем со всех сторон подтверждаются сведения, что большевики поведут удар на Таврический дворец.
Половцов решает выжидать с казаками событий, чтобы использовать их в удобном случае, когда таковой представится.
Независимо от сего Совет солд. и раб. депутатов надеется притянуть на свою защиту какие-то части.
Он приглашает Половцова переехать в Таврический дворец, чтобы руководить этими войсками оттуда. Воинская секция Совета состоит, мол, из выборных от гарнизона и рассчитывает на некоторое влияние, а распущенная масса номинально подчиняется Совету, отдельная комиссия которого утверждает приказы Главнокомандующего.
Половцов отвечает отказом, предпочитая остаться как бы на фланге с несколькими сотнями казаков. Вместо себя он решает послать в Таврический дворец меня. Узнаю об этом внезапно, приблизительно в 12 часов ночи. Едва успеваю выслушать приказание, как приходится брать фуражку. Меня официально повезет в Совет член исполнительного комитета, бывший большевик Войтинский. Он стоит тут же, около Половцова, и торопит.
Успеваю уже на ходу сказать последнему, что не забуду его прерогатив и что для защиты Петрограда достаточно не больше бригады.
— Требуй больше! Хотя бы дивизию! — говорит Половцов мне вдогонку.
А я уже спускаюсь по лестнице и сажусь с Войтинским в советскую машину.
Если бы мне несколько минут тому назад кто-нибудь сказал, что я буду назначен в Совет, я бы громко смеялся. Но сейчас в один миг карты перетасованы: остались либо защитники Верховной Власти, либо ее противники, с которыми предстоит драться.
В кулуарах Таврического дворца застаю большое оживление. Там всякого рода представители, корреспонденты газет и много отдельных служащих отделов и подотделов Совета.
Тут же только отдельные члены Воинской секции, а остальные все в большом зале, где идет бурное пленарное заседание при участии фракции большевиков. Здесь можно получить все последние новости: солдаты 1-го пулеметного полка, поддержанные отдельными командами, уже собирались у дворца и требовали немедленной передачи власти Советам. Керенский спешно уехал на фронт за войсками для защиты Петрограда. За ним мчались на грузовиках большевики и чуть-чуть его не захватили, опоздав на Варшавский вокзал к отходу поезда всего на 20 минут.
Члены Воинской секции, до сих пор в подавляющем большинстве противоположного нам лагеря, теперь предупредительно знакомят меня
Полагаю, что при такой обстановке лучше всего осмотреть входы и выходы дворца на предмет его непосредственной обороны. Едва успеваю обойти это громадное здание, как меня просят пройти на заседание и ведут в одну из боковых зал, где собралось человек двести, во главе с Чхеидзе. Это и была та группа, которая окончательно разругалась с большевиками и, выслушав от них угрозы и ультиматумы о немедленной передаче верховной власти Советам, демонстративно покинула заседание, происходившее в большом зале.
Среди собравшихся вижу высокую фигуру министра почт и телеграфа Церетели; тут же Гоц, Анисимов и другие эсеры. Стараюсь вникнуть в происходящие дебаты. Слышу, как одни укоряют других, вспоминая, что давно предлагали порвать с большевиками, но их не послушались. Длинную тему особенно подробно развивает своим отчетливым и уверенным голосом Дан. Становится ясно, что продолжается старый спор, тем более что ораторы уходят в далекое прошлое.
Говорить не на тему и не о том, что сейчас надлежит делать, — принято во все революции и даже в самые решительные минуты [66] . Так было и у нас, пока председательствовавший Чхеидзе не прекратил горячих прений и не перевел дебаты на жгучий вопрос — как привлечь к себе солдат? Собрание постановляет — представителям полков вернуться в свои части и уговорить их выступить на стороне Правительства. Тут же делается подсчет, кто куда поедет, но выясняется, что миссию эту берут на себя всего 39 человек, в том числе и какой-то матрос, который должен «слетать» в Кронштадт и обратно.
66
Так, в последние часы Парижской Коммуны, когда снаряды рвались у последних редюитов коммунаров, эти также спорили о каких-то ассигнованиях по театральному бюджету.
Не выдерживаю, посылаю Чхеидзе записку, что прошу слова. Он передает, что имел в виду предложить мне говорить последним, и прекращает запись.
Жду с нетерпением, так как уже 5 часов утра.
Наконец, Чхеидзе объявляет, что заключительное слово предоставляется «помощнику Главнокомандующего», и все поворачиваются в мою сторону, из чего заключаю, что наступила моя очередь. Не знаю, почему ему понадобилось повысить меня на эту должность, но для авторитета это совсем не так плохо.
«Не разбрасывайтесь, — начинаю свою речь, — и весь Петроградский гарнизон нам вовсе не нужен». Далее объясняю, что если 39 человек поедут, как они записались, по одному в полк, то они не смогут обойти даже и нескольких рот, а на митингах их все равно провалят, и они никого не приведут. Говорю, что нам нужен отнюдь не гарнизон, а только бригада или даже полк в 2–3 тысячи человек; но необходимо, чтобы эти люди действительно активно выступили. А для этого предлагаю, чтобы все 39 человек поехали только в один какой-нибудь полк 1-й Гвардейской дивизии, поддержали там друг друга коллективным выступлением и действительно повели людей за собой.