Роковые мечты

Кордоньер Мари

— Так ты, значит, на меня больше не сердишься, — сказал он, целуя мои полуопущенные веки.

Я поняла, что он говорит о нашей утренней встрече на кладбище. Эта мысль мгновенно погасла, потому что от его объятий у меня начала кружиться голова и я не ощущала сейчас ничего, кроме сильных рук и горячего мужского тела.

— Ах, Александр! — прошептала я имя, которое так часто произносила во сне.

— Ты восхитительна, моя прекрасная ведьмочка, — говорил он, покрывая мое лицо поцелуями. — Я умирал здесь от скуки, и вдруг судьба делает мне такой дорогой подарок!

Я не заметила,

как он развязал пояс моего темно-коричневого фланелевого халата и как я осталась в одной ночной рубашке.

— Теперь ты похожа на монахиню! — воскликнул он восхищенно и страстно поцеловал меня в губы. — Монахиню с чувственным ртом и глазами куртизанки. Сейчас ты узнаешь, что такое любовь, ты станешь опытной и разумной.

Я плохо соображала, что он говорит, потому что кровь стучала у меня в висках, от его поцелуев меня бросало то в жар, то в холод. Когда он развязал шнурок рубашки и стал гладить мою грудь, а потом наклонился и начал целовать ее, в это мгновение свет померк в моих глазах и единственной мыслью, промелькнувшей у меня в голове, была та, что, наверное, такие же чувства испытывала моя мать и что ради этого можно пожертвовать даже жизнью. Сейчас мне хотелось только одного: чтобы этот красивый молодой человек с крепкими мускулами и загорелым телом, виднеющимся в прорезях рубашки, гладил мое тело, целовал его, мял, как воск, в своих руках, чтобы страстное желание, которое, как пожар, бушевало в моей крови, наконец погасло.

— Послушай, Валерия, — услышала я его страстный шепот, — если ты сейчас же не уйдешь, я не ручаюсь за себя.

— Ни за что! — так же страстно прошептала я. — Я хочу быть все время с тобой!

— Я схожу от тебя с ума, Валерия! — шептал он. — Ты покорила меня сразу, как я тебя увидел. Никогда еще я так не желал ни одной женщины!

Он взял меня на руки и отнес на кровать. Развязав шнурки на запястьях рубашки, он снял ее с меня. Я отвернулась и закрылась руками, но он повернул меня к себе и отнял мои руки.

— Я хочу тебя видеть, — сказал он, — ты так прекрасна…

Он быстро разделся. Я с восхищением смотрела на его нагое тело, и страстное желание обнять его и прижаться к нему было сильнее моего разума.

Он лег со мной рядом, и его горячие руки коснулись моих грудей, потом бедер… Мне было стыдно и хорошо. Все мое тело дрожало от желания, и я чувствовала, как эта дрожь передалась и ему.

Александр лег на меня и поцеловал. На этот раз его поцелуй был совсем особенный: я чувствовала, как его язык вторгся в мой рот. В тот же миг я почувствовала, как что-то твердое и горячее пытается вторгнуться между моими бедрами. Не знаю почему, я вдруг всхлипнула, и слезы потекли у меня по щекам.

Александр вдруг словно окаменел, а я в каком-то страстном порыве обвила его своими ногами, и вдруг острая, жгучая боль пронзила меня. Я закричала от этой сжигающей все мое тело боли. Затем мягкая, точно бархат, тьма окутала мое сознание, и я с наслаждением погрузилась в нее.

Глава 8

— Послушай, Валерия! Тебе пора уходить!

Эти слова разбудили меня. Я открыла глаза и вдруг поняла, что я лежу не в своей постели, что это не моя комната.

— Да

проснись же наконец! — говорил Александр О'Коннелл, тряся меня за голое плечо.

Он сидел на краю кровати уже в рубашке и брюках. Его каштановые, темно-золотые волосы были в беспорядке, темно-голубые, как небо в грозу, глаза смотрели озабоченно.

В одно мгновение я вспомнила все, что было этой ночью, и рассмеялась от счастья.

— Я люблю тебя, Александр! — сказала я.

— Поскорее одевайся и иди к себе. Тебе нельзя здесь долго оставаться, — сказал он.

Я села и, протянув руку, нежно погладила его по лицу. «Как чудесно, — думала я, — что у меня есть человек, которого я люблю».

— Послушай, Александр, когда мы с тобой поженимся? — весело спросила я.

— Поженимся?!

Я почувствовала, что ему с трудом удалось произнести это слово.

— Конечно, — сказала я. — Каждый джентльмен обязан жениться на женщине, если он провел с ней ночь, как ты со мной.

Лицо Александра вдруг исказила гримаса, и он грубо расхохотался.

— Какие глупые идеи посещают иногда головы прекрасных женщин, — сказал он, кончив смеяться. — Спустись на землю, красавица. Ты искала приключений и получила удовольствие. Ни о каком браке не может быть и речи.

— Приключений? — повторила я, совершенно ошеломленная тем, что он этим словом называет проведенную со мною ночь. — Как ты можешь так говорить, Александр! Ведь я пришла к тебе потому, что люблю тебя. Ты показался мне таким гордым и недоступным, что я решила сама прийти к тебе. Если ты меня не любишь, то как же ты мог… — Тут мой взгляд упал на смятые простыни, краска стыда залила мое лицо, и я натянула на себя одеяло, пытаясь прикрыть свое нагое тело.

— Как плохо ты знаешь мужчин, дорогая! — сказал он так сухо и холодно, что у меня сжалось сердце. — Ведь я уже говорил тебе, что я не деревянный паяц. Ты прекрасна, твое тело, как античная статуя, и я был бы круглым дураком, если бы не взял то, что ты мне отдала сама. А теперь поскорее одевайся и иди к себе, пока слуги не спустились вниз.

Плохо сознавая, что делаю, я надела рубашку, встала с постели и, подняв с пола свой халат, стала надевать его. Мой взгляд упал на письмо, по-прежнему лежавшее на столе, и я пробежала глазами несколько строк:

«…обо мне, пожалуйста, не беспокойся. О моем расследовании пока никто не догадывается. Я подружился с местным священником и благодаря ему пришел к выводу, что справедливость скоро восторжествует: маркизу Кардуфф недолго осталось наслаждаться своим богатством. Можешь быть уверена, моя милая, что я ув…»

Итак, это письмо было адресовано женщине. Отчаяние охватило меня, потому что только теперь я поняла, что наделала.

— Ты прогоняешь меня? — Я понимала, что унизительно задавать этот вопрос, но не могла иначе.

— Конечно, — сказал он, избегая смотреть мне в глаза. — Я не вижу никакой своей вины в том, что случилось. Вам не так уж мало лет, мисс Валерия, чтобы вы не знали, чем все это могло кончиться. Кто знает, быть может, впоследствии вы будете мне даже благодарны. По крайней мере, вам удалось познать, что такое страсть.