Роковые мечты
Шрифт:
На мне была темно-синяя шерстяная юбка и теплая куртка, верх которой и рукава были из замши. Перед тем, как войти в склеп, я постояла снаружи. Ветер обрывал с деревьев последние листья. Они кружились и летели по ветру. Один из них коснулся моей щеки, потом упал на землю. Я вошла в склеп и прошла мимо надгробий из черно-серого мрамора, на которых были выбиты покрытые позолотой имена. На последнем в ряду камне было имя моей матери: Августа Верн и 1798–1821, она прожила двадцать три года. Всего
— Решили поклониться праху героических предков, — услышала я вдруг знакомый мужской голос и увидела стоящего перед входом в склеп Александра О'Коннелла.
— Мистер О'Коннелл, вы меня напугали, — сказала я.
— Простите, мисс Валерия, но это произошло ненамеренно, — ответил он. — Я увидел, что вход в склеп открыт, и решил посмотреть, кто там.
— Что вас привело сюда?
— Вы ведь знаете, что отец моего воспитанника занят написанием истории рода Вернов. Я решил заглянуть сюда, чтобы убедиться в том, что — как говорит сэр Генри — тело каждого, кто принадлежит к роду Вернов, покоится в этом склепе и что генеалогия покоящихся здесь членов рода простирается по крайней мере на триста лет.
«Все, кроме моего отца», — подумала я с горечью и сказала:
— Войдите и убедитесь. Но этот дворец мертвых весьма мрачное место. Когда я была ребенком, то очень боялась, что кто-нибудь из мертвецов откроет гробовую плиту и утащит меня под землю.
Александр О'Коннелл сделал несколько шагов и встал со мною рядом. Он был без шляпы, в табачного цвета пальто и сапогах, на которых были следы грязи. Вероятно, он прошел весь путь от замка до церкви пешком.
— Вы, наверное, чувствуете себя одинокой в огромном, мрачном замке, — сказал он. — Несчастный юноша и трое взрослых — вот все ваше общество. Не представляю, как вы все это выдерживаете?
Его слова глубоко тронули меня, но я не подала виду и, чуть пожав плечами, весело сказала:
— Я живу в своих мечтах, и мне не бывает скучно. В моих фантазиях существует множество друзей, с которыми я веду веселые разговоры.
Мы стояли так близко, что я чувствовала терпкий запах его одеколона.
— Александр, — сказала я и, сняв с руки перчатку, дотронулась до его пальто, сразу почувствовав колючий ворс сукна.
— Валерия! — воскликнул он, и я вдруг очутилась в его объятиях.
В романах я читала, что объятия заканчиваются нежным поцелуем. Поцелуй Александра О'Коннелла был страстным, а объятие по-мужски сильным и грубым. Если бы я могла, то вырвалась бы из его рук, но где-то в глубине души я была рада тому, что произошло: ведь период неуверенности и безразличия закончился.
— Так вы этого хотели, мисс Валерия? — тихо спросил он, оторвав свои губы от моих. — Вы преследуете меня с того самого дня, как я оказался под крышей вашего дома. Знаете ли вы, что я не деревянный паяц, а человек из
В этих сильных, как тиски, руках я впервые почувствовала себя всего лишь слабой женщиной, но в ту же секунду меня охватил приступ гнева, и я нашла в себе силы оттолкнуть его.
— Как вы смеете вести себя таким образом? — выпалила я. В данную минуту я до глубины души ненавидела Александра О'Коннелла.
Не знаю, чем бы это все кончилось, но мы услышали шаги возвращающегося Джимми.
— Здравствуйте, мистер О'Коннелл, — сказал он. — Хороший нынче денек выдался. Погода словно дожидалась, когда вы придете в гости к священнику. Он мне сказал, что давно вас поджидает.
— Вот как, — сказал учитель, смахнул с рукава пальто воображаемую пылинку и сделал вежливый поклон в мою сторону. — Извините, мне пора. Желаю вам приятно провести время. До свидания, мисс Валерия! Будь здоров, Джимми.
Это его спокойствие, этот наглый взгляд, говорящий, что ничего особенного не случилось, были так возмутительны, что я не задумываясь влепила бы ему пулю в лоб, если бы это было возможно. Взяв себя в руки, я спокойно сказала:
— Желаю и вам хорошо отдохнуть от трудов. Не забывайте только, что вас ждут в замке, и постарайтесь не опаздывать.
Он поклонился мне еще раз и, повернувшись, быстро пошел прочь. Я смотрела ему в спину, шепча про себя, чтобы этот наглец провалился в тартарары.
— Я захватил ведро воды, — сказал Джимми, — и сейчас начну протирать плиты. Наш священник был рад, что нашел партнера для игры в шахматы. Ведь с сэром Генри он в ссоре, а сэр Лайонел Брюстер так стар, что путает фигуры.
Лайонел Брюстер был одним из наших соседей, но так как дед предпочитал жить в полном одиночестве, а с некоторыми из соседей — в том числе и с Брюстером — имел споры относительно границ земельных владений, то о наших соседях слуги знали больше, чем мы, господа.
Я раскладывала цветы и еловые ветви и плохо слушала, что говорит Джимми, — он говорил, как грубо обращается с ним конюх, для которого лошади важнее людей, — но когда он вдруг заговорил об учителе, о котором вот уже два месяца судила и рядила вся прислуга, я навострила уши.
— Кухарка поспорила с камердинером милорда, что учитель не продержится здесь больше месяца. Если она проиграет, то будет жарить ему бараньи котлеты…
Джимми замолчал, вероятно ожидая, что я поддержу разговор, но я молчала, словно набрав в рот воды, потому что у мисс Брэдшоу было полно осведомителей среди прислуги и мои слова наверняка дошли бы до бабушки.
Я положила ветку на плиту с именем моей матери и подумала: где может находиться ее портрет? Портрет ее сестры Сары, матери Эдварда, находился в кабинете деда. Вероятно, тогда же был написан и портрет младшей дочери, которая, по словам бабушки, была гораздо красивее своей сестры. У меня был только медальон с ее изображением, но мне, конечно, хотелось увидеть ее лицо более крупным планом. Я решила постараться разыскать его: если он написан, то, значит, хранится в какой-нибудь заброшенной комнате замка.