Роковые огни
Шрифт:
— Не сердись, мама! Что же я поделаю, если мой недипломатичный Вилли милее всех превосходительств на свете? Да ведь и тебе он милее! Правда, мама?
— Отвяжись ты, ласковый котенок! — сказала Регина, напрасно стараясь сохранить строгую мину. — Ты прекрасно знаешь, что на тебя нельзя сердиться. В Бургсдорфе теперь начнется такое тиранство жены, какого никогда еще здесь не бывало. Пока Вилли еще немножко стыдится меня, но как только я уеду, он безоговорочно сдастся твоей милости.
— Мама, неужели ты все еще на этом настаиваешь? — спросил Виллибальд. — Ты хочешь уехать теперь, когда
— Теперь-то именно я и уеду для того, чтобы этот мир не нарушался. Не уговаривай меня! Я должна быть главой в доме, в котором живу; ты тоже хочешь быть хозяином, значит, вместе нам не ужиться, да и твоя маленькая принцесса не будет за это в претензии
Регина повернулась и вошла в дом; сын посмотрел ей вслед подавленным вздохом.
— Может быть, она и права, — тихо сказал он, — но она будет чувствовать себя несчастной в одиночестве и без привычной деятельности. Я знаю, она не вынесет безделья. Тебе следовало бы тоже попросить ее остаться, Мариетта.
Молодая женщина положила свою кудрявую головку на плечо мужа и лукаво взглянула на него снизу вверх.
— Нет, я сделаю кое-что получше; я позабочусь о том, чтобы она не была несчастна, когда уедет от нас.
— Ты? Каким образом?
— Очень просто, я выдам ее замуж.
— Мариетта, что ты выдумываешь?
— О, мудрый Вилли, неужели ты ничего не заметил? Разве ты не догадываешься, почему дядя Шонау был так не в духе, когда мы встретили его в Берлине три дня тому назад, и почему он ни за что не хотел ехать в Бургсдорф, как мы его ни упрашивали? Мама не пригласила его, опасаясь нового предложения; он понял это, а потому и был так сердит. Я уже давно знаю, в чем дело. Еще тогда, когда мама приехала к нам в Вальдгофен и он с такой горечью упрекал ее в том, что по ее милости он будет играть на свадьбе лишь второстепенную роль, я заметила, что он к ней неравнодушен. Ах, Вилли, какую ты вдруг сделал уморительную физиономию! Теперь ты смотришь точь-в-точь так, как в начале нашего знакомства.
Действительно, молодой помещик в своем безграничном изумлении имел не особенно умный вид. Ему никогда не приходило в голову, что его мать может вторично выйти замуж, да еще за своего зятя; но теперь у него мелькнула мысль, что это было бы прекрасным выходом из всех затруднений.
— Мариетта, ты необыкновенно умна! — воскликнул он, с восхищением глядя на жену, принявшую его восторг с величайшим самодовольством.
— Я еще умнее, чем ты думаешь, — сказала она с торжествующим видом, — потому что я их свела. Я отправилась к дяде Шонау и дала ему понять, что если теперь он еще раз отважится на штурм, то крепость наверняка сдастся. Правда, он долго ворчал и сказал, что с него довольно и прежних попыток и он не хочет больше разыгрывать из себя дурака, но в конце концов все-таки передумал. Он приехал с четверть часа тому назад, но я не решилась сказать об этом маме и... да вот он сам! — и Мариетта указала на лесничего, только что вошедшего на террасу и слышавшего последние слова.
— Да, вот и я, — подтвердил он, — но помилуй, Боже, эту маленькую дамочку, если она подвела меня, потому что я приехал, полагаясь единственно на ее уверения. Конечно, она
— В добрый час, дядя, если только она пожелает выйти за тебя, — воскликнул Виллибальд, хотя такая характеристика матери со стороны претендента на ее руку показалась ему довольно странной.
— Да, вот в том-то и вопрос! — — с сомнением проговорил Шонау. — Твоя жена полагает...
— Я полагаю, что нам не следует терять ни минуты, — перебила его Мариетта. — Мама в своей комнате и не подозревает о том, что мы замышляем нападение на нее; мы с Вилли останемся в резерве и в случае нужды тоже возьмемся за оружие. Вперед, дядя! Вперед, Вилли!
Мариетта принялась подталкивать своими маленькими ручками лесничего и своего исполина-мужа к двери; они отнеслись к этому весьма терпеливо, и только Шонау проворчал:
— Удивительное дело! Все-то они умеют командовать — и большие, и маленькие, это у них врожденное.
Регина стояла у окна своей комнаты и смотрела на свой любимый Бургсдорф, который собиралась скоро покинуть. Как ни была она убеждена в необходимости этого шага, ей нелегко было решиться на него; сильная, неутомимо деятельная женщина, в продолжение тридцати лет стоявшая во главе большого хозяйства, приходила в ужас при мысли об ожидавшем ее покое и праздности. Она уже познакомилась с жизнью в городе во время своей первой разлуки с сыном и чувствовала себя тогда безгранично несчастной.
Дверь открылась, и вошел лесничий.
— Это ты, Мориц? — с удивлением воскликнула Регина. — Вот это умно, что ты все-таки приехал.
— Я всегда все делаю умно! — весьма язвительно возразил Шонау. — Хоть ты и не соблаговолила пригласить меня, но я явился сюда, желая лично получить от тебя обещание приехать на свадьбу Тони. Ты приедешь с детьми в Фюрстенштейн? Ответь мне.
— Разумеется, мы приедем. Однако всех нас удивляет такая поспешность, ведь ты собирался сначала купить имение для молодых, а это не так-то скоро делается.
— Не так-то скоро, но свадьба будет сразу же. Наши воины стали немножко требовательны после своих геройских подвигов. Как только Вальдорф вернулся, сейчас же объявил коротко и ясно: «Папа, прощаясь, ты сказал мне, что сначала нужно победить, а потом жениться. Мы победили, а теперь я хочу жениться и ждать дольше не стану. Покупка имения подождет, а свадьба не ждет, потому что она — самое важное». А так как и Тони убеждена в ее важности, то мне оставалось только назначить день свадьбы.
Регина засмеялась.
— Да, молодежь торопится со свадьбой, а между тем, кажется, времени у нее впереди предостаточно.
— А у старости его уже немного! — поспешно подхватил Шонау, искавший, как начать разговор. — Обдумала ты наконец наше дело, Регина?
— Какое дело?
— Ну, нашу женитьбу. Может быть, теперь ты «расположена?»
Регина демонстративно отвернулась с несколько оскорбленным видом.
— Мориц, как ты любишь неожиданно нападать на добрых людей! Что это тебе так вдруг пришло в голову?