Роковые письмена
Шрифт:
– Что же вы хотите сказать...
– начал Андрей, пытаясь взглянуть на себя со стороны, - Что я и есть тот самый Новый Человек? Да почему бы и нет? Взять хотя бы мое вчерашнее помрачение с микроскопом. Ведь я таким же образом мог и в электричку попасть.
– Ага, вот и орудие убийства нашлось, а мы там ломаем голову, фосген, зорин или черемуха. Тюкнул восьмерых человек оптическим устройством и бежать бегом на Ленинский проспект, надо ж еще успеть ко мне под колеса! В какой же место ты их тюкнул? Вот, сам не веришь. Ты лучше вспомни кто тебя, кроме матери Умкой-то зовет?
– Да все зовут, мама ко мне на первом курсе приехала
– Андрей сам испугался своих слов.
– Я и сам ничего не понимаю, и в голове шип какой-то, будто ветер.
– Это слово, - задумчиво сказал Андрей
– Какое слово?
– Самое важное. Оно огромное и каждая буква длиться тысячелетия.
Когда оно произнесется, мир исчезнет.
– Э, парень, ты чего, - заволновался Воропаев.
– Нет, ничего, просто вспомнилось.
Воропаев задумчиво стал разглядывать черную икринку, прилипшую на лезвие ножа, и вдруг вспомнил, как в Грозном зацепился за взрыватель противопехотной мины. На блестящей серебряной поверхности всплыли знакомые женские плечики.
19
Отец Серафим не удивился, когда у полуразрушенных ворот, напоминавших две печные трубы на пепелище, появился господин в синем джинсовом костюме с корреспондентским чемоданчиком на ремне. После тех событий к нему зачастили гости, в основном из газет, но были и другие, например, один молодой человек, с военной выправкой, уже поселился в приделе, и оттуда теперь часто доносилась электрическое попискивание.
Новый господин же еще с опушки старого заброшенного кладбища заметил иеромонаха в виде темного медленно ползущего пятнышка на фоне белой стены. Он приостановился, будто не ожидал подойти замеченным, а потом двинулся снова. Нет, конечно он подготовился к встрече, почитал даже книгу отца Серафима. Она не произвела на него особого впечатления в смысле логической изощренности, но одно место его заинтересовало.
Место о грядущем новом человеке, который якобы будет явлен миру, как результат или, точнее сказать, как мечта господ Ницше, Маркса и, конечно, Гитлера и Ленина, но, что самое удивительное, и отцов демократии американских штатов. Новый человек явился бы свидетельством последних времен и пришествия царства Антихриста.
Конечно, то не будет старый, набивший всем оскомину нигилист девятнадцатого века. Новый Человек происходил из бывшего нигилиста, как мотылек происходит из кокона умершей гусеницы.
Господин прищурился, словно натуралист из старого учебника "Природоведение". С крутого берега тот пытливо всматривается в далекие таежные дали, надеясь непременно подарить миру орнитологическое открытие.
Он усмехнулся и шагнул пошире, переступая через темную осеннюю лужицу, обречено ожидавшую первых ночных заморозков.
На пепелище опять приостановился, видя как застыл и батюшка. Потом перекрестился и решительно пошел навстречу.
– Добрый день, батюшка!
– Добрый день, молодой человек.
– Отец перекрестился.
– Я корреспондент "Н-ой Газеты", - он потянулся в нагрудный карман, но иеромонах остановил его словами:
– Не надо себя удостоверять, скажите имя свое.
– Вадим, - назвался Гость.
– Какая нужда, Вадим, вас погнала в такую даль?
– Профессиональная, - усмехнулся
В сей миг из придела выглянуло, как кукушка из ходиков, круглое молодое лицо и спряталось обратно.
– Здесь у вас не так уж и безлюдно, да и храм я вижу, приводится в порядок.
Стены храма действительно с одной стороны были в лесах.
– Да, живет одна беспокойная душа, а на ремонт деньги нашлись...
– Американские?
– Родительские в основном, царство им небесное.
– Поразительно, когда граждане рвутся в Америку, вы, американский гражданин, и вдруг приезжаете в нашу глухомань.
Иеромонах усмехнулся:
– Я и там жил на православной земле, штат Аляска называется.
– Остроумно, очень остроумно.
– Засмеялся Вадим.
Отец Серафим вдруг стал серьезным, извинился и перенес разговор, сославшись на занятость. Едва иеромонах удалился, кукушка из ходиков выпрыгнула и, предъявив удостоверение, потребовала того же от корреспондента. Покрутив еще пахнувшую типографией книжечку, кукушка озабочено спряталась обратно. Журналист от нечего делать пошел вокруг храма, впрочем, совсем не глядя на него, а только касаясь к нему подобранной в лесу веточкой орешника. Ветка сухо шуршала по старой кирпичной кладке, и он даже прикрыл глаза, прислушиваясь к ее неказистой музыке.
Вокруг храма стояла тишина, только издалека, от соседней деревушки доносился крик петухов да лай собак. Где-то под ложечкой заныло древнее воспоминание, как он с родителями в первый раз после долгой зимы возвращался на дачу в Малаховку и бродил под соснами, отыскивая прошлогодние окна. Простые осколки стекла, под которые подкладывались разноцветные конфетные обертки, кусочки сигаретной фольги, пуговицы, монетки и прочая мишура были настоящими вехами его жизни.
Всегда получалось, что зарывал он в землю одно, а откапывал совсем другое. Ведь он так быстро взрослел. Но он долго этого не понимал, и ему казалось, что там под землей происходит какая-то неведомая работа по превращению свинца в золото. Однажды он наткнулся на древнее окно, зарытое еще в дошкольном возрасте. Это случилось, когда дачу стали делить оставшиеся после кончины деда наследники, и старый сосновый чурбан, служивший долгое время скамейкой, оказался ровно посередине участка.
Чурбан сдвинули, и среди белых корней и копошащейся живности весело блеснуло старинное окошечко. Он тотчас вспомнил, как его мастерил еще в дошкольном возрасте, и еще как потом искал, а потом как забыл, что искал. Когда чурбан покатили к новому месту стоянки, он бережно очистил поверхность, и она ему понравилась. В том окне в торжественном убранстве, как говорили дикторы на майских парадах, бочком лежал маленький человечек. То есть теперь-то он знал, что это за человек, а тогда это был просто маленький человечек из папиного кармана. Правда, от человечка была видна только голова на боку, а все остальное скрывалось за фантиками: "Белочка", "Мишка на севере" и Стратосфера. Кого же он здесь похоронил удивился школьник. Вадим поднял стеклышко, разбросал торжественное убранство и обнаружил книжицу, на которой было написано: "Партия - ум, честь и совесть нашей эпохи". На правой стороне стояло: "Коммунистическая партия Советского Союза" и пониже - "ЦК КПСС". Потом перевернул страницу и прочел: Георгий Афанасьевич Нечаев. Так это же мой папа!
– и он радостно побежал к отцу показывать замечательную находку.