Роковые поцелуи
Шрифт:
– Я не каждый, мадам. – Он смотрел ей в лицо, но она избегала его взгляда. – Как же плохо вы меня знаете. – Он потер большим пальцем ладонь, затянутую в черную замшевую перчатку для верховой езды. – Как мало все знают обо мне. И о моих грехах. Мой эгоизм особого рода. Ему не нужны милости фаворитки короля… – его голос зазвенел, как остро заточенный стальной клинок, – или ее сводни.
Ла Рашан чуть не задохнулась от обиды.
– Вы зашли слишком далеко! – завизжала она и, схватив фарфоровую статуэтку, метнула ее в Д'Ажене.
Он даже не пошевелился.
– Ла Шатору, должно быть, предложила вам немалую сумму, – сказал он спокойно. – Десять, двадцать тысяч луидоров? Или вашему мужу пожалуют доходное место при дворе? При определенной сноровке на подкупах и взятках там можно без труда сделать пятьдесят или сто тысяч.
Мадам де Рашан зло рассмеялась.
– Почти двести. – Прищурившись, она посмотрела ему в глаза. – Ла Шатору не простит вас дважды, Д'Ажене. Если вы откажете ей в этот раз, никто не знает, что тогда произойдет. Всем нам будет лучше, если вы вернетесь в Париж. Да, Рашану необходимо это место, но вы… вы один, Д'Ажене. Вы что, не понимаете? И пока вы не вернетесь в Париж, вы всегда будете один. Ла Шатору позаботится об этом.
– На днях я уезжаю, – сказал Д'Ажене. Мадам де Рашан облегченно вздохнула, и на ее лице появилась торжествующая улыбка. – Чтобы присоединиться к нашей армии в Баварии.
– Нет! Позвольте мне сказать ей, что вы вернетесь.
– Можете передать ей, что я приму лишь приглашение короля, а не его шлюхи.
– Дурак! – закричала ла Рашан. Она оттолкнула со своего пути стул, и ее каблуки громко застучали по мраморному полу. – Думайте о том, что делаете…
– Это вы думайте в следующий раз, прежде чем браться пособничать шлюхе.
– Ублюдок! Рашан говорил, что вы ни за что не согласитесь.
Перед глазами Ахилла возникла красная пульсирующая пелена, превратившаяся в жгучую багровую точку. Он двинулся на мадам де Рашан.
– Д'Ажене, нет! – воскликнула она, загораживаясь стулом и отступая. – Я хотела сказать…
Он схватил стул и отшвырнул его в сторону. Раздался оглушительный звон стекла, эхом отозвавшийся от стен. Сверкающие осколки зеркала заиграли сотнями бликов в лучах утреннего солнца.
Маркиза с криком выбежала из комнаты.
– Вы заплатите за это!
Через мгновение красное свечение исчезло и к графу вернулось спокойствие.
– Я согласна, – раздался чей-то голос. В комнату вошла графиня Баттяни, небрежно приподняв подол платья над рассыпавшимся стеклом. – От этого зеркала всегда слепило глаза.
Он ждал, сложив руки на груди. Как долго она была здесь? И будет ли на этот раз играть в невинность. Стекло хрустело под ее ботинками, когда она направлялась к дверям террасы. Проходя мимо, она чуть заметно кивнула графу.
– В конце концов, месье, почему непременно нужно освещать все темные углы?
Д'Ажене поклонился, показав, что понял ее насмешливый вопрос.
– В самом деле, почему, мадам? Иногда свет очень отвлекает.
– Значит, вас легко отвлечь? Жаль. Хотя, возможно, это объясняет, почему кое-кто в Париже
– «Суетится», мадам?
– «Суетится», месье. Как крысы в темном углу. – Она вышла на залитую утренним солнцем террасу.
Ахилл проводил ее взглядом. Он улыбнулся и пошел следом. Что ж, в конце концов, это Дюпейре отменил свою охоту, а не он.
Увидев рядом с гунтером Дюпейре гнедого жеребца Ахилла, Элеонора немного растерялась.
– Нет, мне жаль, но ты все перепутал, – сказала она конюху, седлавшему ее коня. – Я поеду одна.
Конюх опешил, но Ахилл предупредил его протесты.
– Это безрассудство – ехать одной, – возразил он. – Что вы будете делать, если ваш конь наступит на кроличью нору и сломает ногу.
– Пойду пешком.
– А если вы сломаете ногу?
– Тогда я поползу, месье. Я хочу поехать одна.
Граф опустил глаза, чтобы она не заметила, что ее слова задели его.
– Почему, мадам? Наверное, у вас свидание?
С помощью конюха она забралась в седло и повернулась к Ахиллу, стараясь не дать своему раздражению выплеснуться наружу. Потемневшие от гнева глаза скользнули по его лицу.
– Вы обижаете меня, месье. Не судите о других по себе. – Она развернула коня и поскакала на восток.
Ахилл выругался про себя.
– Эй, грум, – сказал он стальным голосом, не спуская глаз с удаляющейся фигуры графини. – Даю луидор, если ты оседлаешь Широна прежде, чем она исчезнет из виду.
Глаза конюха расширились при обещании такого богатства, и он бросился выполнять приказание. Ахилл уже сидел верхом, когда на вершине небольшого холма поднялось легкое облачко пыли, вырвавшееся из-под копыт скачущего коня графини. Он бросил конюху золотой, потом еще один.
– Ты никогда не седлал моего коня и не видел, куда я уехал. – Конюх понимающе улыбнулся и кивнул, крепко зажав в кулаке монеты.
Ахилл пришпорил Широна и пустил его галопом туда, где за освещенным солнцем холмом скрылась Элеонора. Конь мчался во весь опор, грязь после прошедшего дождя летела у него из-под копыт. Кровь стучала в ушах Ахилла. Его дыхание стало глубоким и частым. Ему не хватало лишь шпаги, чтобы испытать восторг от кавалерийской атаки.
Во весь опор он перемахнул через вершину холма. Далеко впереди едва различимой точкой скакал Тоньерр. Неумелый наездник, маркиз Дюпейре, похоже, и не подозревал о силе и скорости, таившихся в его скакуне. Но сейчас, казалось, Тоньерр наслаждался полетом, радостно повинуясь слившемуся с ним опытному всаднику.
Ахилл пригнулся к шее своего коня, заставляя его скакать еще быстрее. Все его чувства обострились, ввергая его в восторженное состояние полузабытья, когда ветер развевает ненапудренные волосы, когда движения рук в перчатках, сжимающих поводья, молниеносны и точны, когда мускулы всего тела то растягиваются, то сжимаются, а внутри нарастает ни с чем не сравнимое ощущение могущества, готовое вот-вот вырваться наружу. Запахи лошадиного пота и свежей земли пьянили сильнее самого крепкого вина.