Роковые таблички

Ечеистов Вадим Викторович

Блёклые, растрёпанные волосы, бледная кожа, болезненная худоба, шатающаяся походка – месяцы скитаний наложили грубый отпечаток на прекрасный облик Ольги. Но, несмотря на все перемены, она оставалась самой красивой и манящей женщиной, той, ради кого Максим готов был бы пройти ещё столько же опасных дорог. Сердце мужчины гулко забилось от внезапной радости, запалив позабытый огонь страсти в крови. Он даже не обратил внимания, что её сопровождают четверо мужчин с автоматами, и бросился навстречу.

– Оля! Любимая, я нашёл тебя!

Девушка повернулась в его сторону. На мгновение лицо её обрело выражение недоверчивого изумления,

будто сознание не готово было сразу поверить в реальность происходящего. Но, когда Максим подбежал на расстояние нескольких шагов, стало заметно, как обильно повлажнели её глаза, а уголки губ разошлись в счастливой улыбке. Ольга бросилась навстречу возлюбленному, вытянув вперёд тонкие руки.

– Ма-акс! Максимка, наконец-то, - не сдерживая крика, Ольга бросилась к своему жениху, и заключив в прочный капкан гибких рук его шею, принялась жадно целовать его лицо мягкими губами. Максим старался поймать ртом эти нежные губы, и, промахиваясь, целовал, смоченные слёзами щёки, глаза, тонкую кожу скул. Ольга жарко шептала между поцелуями:

– Я верила, что ты меня не бросишь. Я ждала, надеялась, каждый день, каждую минуту. Иначе, давно бы погибла, если бы не надежда встретиться с тобой. И сегодня, я точно знала…, - Максим, наконец, смог изловить страстные губы любимой, и сомкнуть их долгим поцелуем. Вместе с теплом от прильнувшей к нему любимой женщины, к нему вновь вернулись позабытые ощущения: нестерпимая жажда женской ласки, и вера в то, что он нужен ей каждое мгновение.

Внезапно, сладостное единение двух влюблённых было грубо прервано – резким рывком за ворот, Максима отшвырнули прочь от Ольги. Причём, рывок был настолько силён, что мужчина, ещё окутанный нежными парами сладостной эйфории, рухнул навзничь на бетон площади. Едва успев смягчить падение выставленными назад руками, Максим попытался встать, обращаясь, к неведомому пока противнику:

– Ну, держись, сволочь!

Однако, мощный удар ногой в грудь, вышиб из него дух, и Максим беспомощно скорчился на плацу, бессмысленно шлёпая губами, как брошенная на песок рыба. Падая, он успел заметить, как рвущуюся к нему Ольгу прочно ухватили за руки двое дюжих автоматчиков. Как сквозь толстую стену из ваты, до его слуха доносились голоса.

– Урод, даже я целоваться не лезу к девочкам Верховного председателя. Охренели работяги!

– Сам ты, урод. Он же новенький – откуда ему знать, куда вы девчонку ведёте. К тому же, она – его невеста, которую он почти год разыскивает, - этот голос принадлежал Ярославу. В ответ раздался циничных гогот, рождённый здоровыми глотками конвоиров.

– Пусть привыкает – у нас бабы общие, кроме тех, кто Верховному понравился. Вот эта, как раз, сейчас в его гарем будет прописываться. Ха-ха, брачная ночь у неё! Жених, блин, - последняя фраза была произнесена с противной, язвительной интонацией, и вместо точки, завершилась ударом ноги в живот Макса.

– Хватит, козлы!
– крикнула Ольга, но в ответ послышался взрыв хохота.

– Да, отвалите вы от него, бакланы, - вступился за приятеля Ярослав.

– А ты чего лезешь. Твоё дело – сторона. Или сам огрести хочешь за компанию? Нет? Вот и помалкивай. Ладно, мужики, пусть в себя приходит женишок. Потащили её, а то Верховный ждать не любит.

Шаги стали удаляться в сторону штаба, а Максим, стиснув зубы в беспомощной ярости, остался лежать на пыльном бетоне, теряя сознание от нехватки воздуха в отшибленной

груди. В этот момент не только физическая боль кованными обручами сдавила его сердце и лёгкие, но и моральное унижение волком выгрызало его изнутри, обильно выжигая едкой слюной обиды страшные язвы в его душе. Когда душевная боль достигла пика, Максим даже пожелал на мгновение, чтобы дыхание больше не насыщало его кровь кислородом, и бесполезная жизнь оставила его измученное тело.

Но, это мгновение слабости быстро минуло, воздух вновь стал понемногу поступать в лёгкие Максима, и он яростно застонал, выталкивая из себя боль и скулящую жалость к себе. Неужели он напрасно прошёл через все эти поля, леса и дороги? Неужели, напрасно преодолел он все испытания, выпавшие на его долю? Ну, уж нет – кучка откормленных жлобов во главе с престарелым, сластолюбивым лжецом, не остановят его стремления быть вместе с Ольгой. И плевать он хотел на Новый мир, вместе с его председателем, как, впрочем, и на старый, с его трусливым правительством – Ольга будет с ним, и только с ним.

Максима вырвало на бетонные плиты плаца. Скудное содержимое его желудка, в сухой пыли свернулось мелкими шариками, и раскатилось по сторонам, как ртуть.

– Давай, давай дыши, Макс. Вот, уже лучше, - раздался над ухом встревоженный голос Ярослава. Максим повернулся на голос, и с помощью товарища поднялся на подгибающиеся ноги. Он присел несколько раз, вспомнив, что это упражнение способствует восстановлению дыхания. Не так быстро, как хотелось бы, но воздух начал свободно поступать в лёгкие. Максим откашлялся, и посмотрел на Ярослава. Тот облегчённо выдохнул.

– Ф-ф-ух, а я уже решил, что не оклемаешься. Эти отморозки из гвардии особо не стесняются силушку применять. Им человека убить, как комара прихлопнуть – дай только повод, - потом, вспомнив, что стало причиной избиения, со скорбью в голосе, добавил:

– Сочувствую тебе, Макс. Представляю, что бы я сейчас испытывал на твоём месте.

Максим покачал головой:

– Нет, друг, не представляешь. А председатель-то, сволочь – когда я фото ему показывал, сказал, что не знает Ольгу. Соврал, гнида!

Ярослав, в ответ, красноречиво развёл руками. Этим жестом он, будто, хотел сказать, что в Новом мире, как и во всех прочих известных мирах, начальство не считает зазорным врать своим подчинённым, плевать им в душу, и совершать массу других оскорбительных действий. Потом, будто вспомнив что-то, он поднял вверх указательный палец, и заговорил так быстро, что слова срывались с его торопливого языка, буквально наталкиваясь друг на друга:

– О, точно, вспомнил, что девчонки в женском корпусе болтали. Это у них вроде местной легенды. Помнишь, я тебе говорил, что тех женщин, которые отказываются быть «общими жёнами», сажают в карцер и держат впроголодь. Максимум через неделю, даже самые стойкие отказницы согласны на всё, лишь бы вернуться в общий барак. Но одна девушка больше двух месяцев не выходила из холодной камеры, по слухам, была близка к голодной смерти, но не собиралась становиться общественной «собственностью». Потом, говорят, Верховный председатель, на неё глаз положил – велел усиленно кормить, чтобы потом доставить ему «на ковёр». Я тебе говорил уже, что он старый повеса – так вот, если он укажет на какую девушку или женщину, с того самого момента она из разряда общих переходит в категорию, совсем немаленькую, его личных наложниц.