Роксолана: королева Востока
Шрифт:
Настя закрыла глаза рукой.
Все, что рассказал старый монах, показалось ей таким естественным и правдивым, что она словно видела и слышала, как оживают и кричат каменные идолы, кричат про чудеса, которые должны совершиться на земле, и в которые она твердо верила. Разве не чудом она очутилась здесь? Вопреки установлениям поколений могущественных царей!.. Как невольница попала она туда, куда столетиями не могли попасть даже жены могущественнейших императоров Византии. Разве не чудом было то, что из числа несчастных невольниц она так быстро заняла положение, которого добиваются дочери сильнейших домов этой земли?
Она почувствовала какую-то странную боль, чувствуя, что где-то там мучаются ее подруги по несчастью. Эта боль смешивалась с радостью
Она всем сердцем почувствовала чудесную руку Господа, которая привела ее прямо сюда — «Черным шляхом ордынским и Диким полем килыимским». Привела невинной и нетронутой. Привела и предназначила для какого-то великого испытания и борьбы. А до того позволила ей в милости своей увидеть святейшую обитель Греции и помолиться в ней.
Из глубоких тихих ущелий и дебрей Святой горы приходили к ней прекрасные мечты, как серебристый сумрак, и неслышно шептали на ухо, что ей предстоят необычайные дела.
Она хотела еще увидеть Матерь Божью Привратницу и спросила:
— Далеко ли отсюда до Иверского монастыря?
Старый монах удивленно посмотрел на молодого юношу. Ведь в Иверский монастырь шли обычно старики, чья совесть была отягощена множеством грехов. Они хотели перед смертью посмотреть на лик Матери Судьи…
Он медленно сказал:
— Недалеко, сын мой!.. На другом берегу этого полуострова… До того как я отслужу службу Господу, ты уже сможешь оказаться там…
Через мгновение он спросил:
— Ты хочешь увидеть Иверскую икону Богоматери? — Настя, видя, что старец разговорился и рад рассказать про святые реликвии Афона, спросила:
— Откуда взялась эта икона?
— Одним вечером, — начал старик, — иноки Иверской обители увидели на море огненный столб до самого неба. Охваченные ужасом, они не могли сдвинуться с места и лишь молились. Это видение повторялось день и ночь. Вскоре они увидели, что столб этот возгорается перед иконой Богоматери, и попробовали подплыть к этой иконе на лодках. Но чем ближе они подплывали, тем дальше отдалялась икона. Тогда иверские монахи пошли в храм и слезно попросили Господа даровать их обители это бесценное сокровище — икону Богоматери. Господь внял их молитвам. Самому богобоязненному из монахов — Гавриилу из Грузии — во сне явилась Пресвятая Дева и сказала: «Выйди в море и с верой ступай по волнам к моему образу!» Гавриил пошел по морю, прошел по воде, как по суше, и принял икону Пречистой Девы. Иверские иноки поместили чудотворную икону в главном алтаре. Но на следующий день перед заутреней инок, что зажигал лампады, войдя в храм, не увидел там иконы. После длительных поисков увидели ее напуганные монахи на стене над монастырскими воротами и отнесли в следующее место. Но и на следующий день обнаружили ее над воротами. Это чудо повторялось множество раз. Наконец Пресвятая Дева снова явилась Гавриилу и сказала: «Сообщи братии, что я не хочу, чтобы она меня охраняла, я сама буду охранять ее — и в этой и в будущей жизни». Братия исполнила волю Богоматери. С этого времени и доныне Иверская икона располагается над воротами монастыря. Как только сюда пришли мусульмане, ворвались в Иверскую обитель. Среди них был и араб, которого звали Варвар. Он из ненависти к христианской вере ударил ножом образ Богоматери. Но увидев, что из него течет живая кровь, как из раны, покаялся и уверовал, став потом монахом-отшельником и обретя спасение. Он стал святым. Его изображают черным, как мавра, с ножом, луком и стрелами в руках…
Настя сидела и, пребывая в экстазе, слушала легенды Афона. Картины, которые рисовал перед ней старый монах-художник, стояли у нее перед глазами словно живые. Слова: «Сообщи братии, что я сама буду охранять ее» врезались в память навсегда.
От этих мыслей пробудил ее о. Иван, который за все время не проронил ни слова. Теперь он прибавил, взвешивая каждое слово:
— Не бывало женщин на Святом Афоне уже больше тысячи лет. Афонские отцы постановили, что женскому полу закрыт вход на Святую гору. Это подтвердили грамоты всех византийских
С Настей происходило что-то необычайное под воздействием чудесной тишины и рассказов. Ей казалось, что местные монахи — люди из другого мира. Какое-то внутреннее смятение охватило ее душу, словно распаханную по весне землю, в которую должно упасть семя.
Поза, движения и манера держаться старого монаха с первой же минуты встречи с ним производили на Настю впечатление высокопоставленного лица. Теперь, после его рассказов, она убедилась, что он мог бы еще много рассказать и о том, чем заинтересовал ее Риччи в школе невольниц. Подумав, она сказала ему:
— Скажи мне, Божий старец, почему у турок сильная власть и много земель, а у нас нет этого?
Старец посмотрел на нее так внимательно, что даже насупил брови. После он важно ответил:
— У нас все это было, сын мой…
— Почему же мы все утратили? — спросила она с огромным любопытством.
— У нас не было верности.
Старец стал морщить лоб, будто вспоминая что-то давно забытое и продолжил:
— Это мирские дела, сын мой! Как же было не потерять власть, если уже через десять дней после смерти Владимира убили и его сына Бориса… Но дело не в том, что убили. Со времен Адама это делается у всех племен и народов. Но в том-то и стыд, и горе, что праведный Борис скончался, оставленный войском своим. Так же как когда-то погиб и Глеб под Смоленском, и Святослав, в той долине, среди высоких гор, где и я когда-то лет пятьдесят тому назад молился и сосняком прикрывал княжескую могилу, чтобы звери ее не разрыли… Все они погибли, покинутые свои войском.
Слезы стояли в глазах старца, когда он вспоминал об этом. Настя смотрела на него будто на образ и ловила каждое его слово.
Но тут старец начал снова сильно морщить лоб, напрягая свой ум:
«…А в лето 6655 убиша кияне Игора Ольговича снемшеся в чем и похитиша в церкве св. Теодора, когда князь бяше в чернцех и в ским… И монатю на нем оторгоша, и из скитки изволокоша, и елице изведоша из монастырь, и убиша его, и везоша на Подолье, на торговище, и нага повергоша»…
Он передохнул и продолжил:
«…Тысяцкий Лазарь должно быть был наследник варягов, он хотя бы почтил тело князя — повеле воинам взяти Игора князя и они, вземше, покриша его одеждами своими и положиша тело его в церкви святаго Михаила. И на ту нощь Бог прояви знамение велико: зажгошася над ним свещи вси. И наутрея приеха игумен Антон и везе тело князя Игоря в монастырь к святому Симеону и тамо положиша его в гробь…»
Старец снова остановился и потом добавил:
— Так старая летопись нашей земли рассказывает, как народ наш обращался со своей властью, внимая бунтовщикам.
— Но почему же Бог допустил такие страшные вещи, если князь наш был праведником и над его телом совершилось чудо? — спросила Настя.
— Господь дал людям свободную волю, сотворив их по образу и подобию своему. Делайте то, что почитаете добром, сказал он им, а не пожелаете, увидите, до чего это доведет… На потомках потомков ваших отражу злобу вашу… Не остановилась эта злоба и перед величайшими правителями нашей земли, сын мой… Королю Данилу, первому мудрецу после Соломона, наш галичанин во время пира, при послах — дабы отягчить надругательство — выплеснул в лицо вино… А Ярослава Осмомысла, что даже чужими князьями и султанами признавался судьей за его разум, подвергли галичане страшной пытке: на глазах у него живьем сожгли любимую жену… А ведь при этом государе наша страна сияла золотом и славилась достатком как никогда. Именно он восстановил эту святую обитель…