Роль второго плана

Кивинов Андрей Владимирович

– Так…Сейчас. Есть! – Блинов отрывается от клавиатуры.

Бест! Мы не напрасно начали игру…

Блинов с плохо скрываемой завистью смотрит на меня. Я его понимаю.

Это уже не его.

– Старина, – он кладет мне руку на плечо, – если раскроете, в сводочке меня упомяните, а?

Я называю это ностальгией.

– Лады, не проблема. С вас тоже «палки» требуют?

– То-то и оно, что нет, – вздыхает Блинов, – тебе распечатать?

– Да, если не жалко.

– Не жалко.

Получив желаемое, еще раз благодарю бывшего коллегу и покидаю

это богоугодное заведение в добром настроении. Прежде чем идти к метро, разворачиваю распечатку и убеждаюсь, что мне не почудилось.

Не почудилось. Жанна Андреевна приходила в «Бармалей» с замом своего мужа. Рудольфом Аркадьевичем Шиловым. Теперь понятно, почему он так скис, когда Жора нашел фишку.

– Это было супер! – Жора поднимает оба больших пальца, – сначала тарелочку разбили о камеру.

– Зачем? По пьяни?

– Ты что?! Обычай такой у киношников. Традиция. Перед первым дублем тарелку о камеру бить. Чтоб фильм получился. Ну, вроде, как шампанское при спуске корабля. Потом стали сцену убийства снимать. Браток один курит у окна, ему пуля в лобешник влетает, мозги наружу, а он сам из окна вываливается.

– Погоди, а стреляли снаружи?

– Конечно. Снайпер ему жахнул промеж рогов, – Жора пытается изобразить человека, которому в голову попала пуля.

– А почему он тогда в окно вывалился, а не на пол упал?

– В окно красивее! Это кинематографический допуск. Ведь, правда жизни и правда кино совсем разные вещи… Я и не знал, как выстрел в лоб делается. На затылок актеру лепят куриную требуху. А потом плюют в лоб специальным шариком с краской. Через трубочку. Актер дергает головой, требуха слетает, а зрителю кажется, что это мозги! Итальянская технология! Круто!

– Это ж еще попасть надо. Можно глаз выбить.

– Нельзя. Трубочка на штативе стоит. Главное, чтоб артист не шевелился. Потом немножко компьютером подрехтуют и порядок.

– Кого подрехтуют? Артиста?

– Изображение! Сейчас в кино без компьютерных технологий никуда. Лет через двадцать кинопленки уже не будет. Все спецэффекты и трюки будут на компе делаться, – Жора сверкает эрудицией, как игрок «Что? Где? Когда?»

– Но артисты, надеюсь, останутся?

– Поживем – увидим. Короче, я вчера весь день на площадке и проторчал. А после отмечать поехали. Ох, Андюхин, – Жора потирает бок, – в ментуре пьют много, сам знаешь… Но как там хлещут, это смерть! Водку – стаканами и без закуси. Я после второго залпа завязал, иначе б умер. Черт с нею, с офицерской честью, здоровье дороже. А ребятам, хоть бы хрен. Как и не пили. Лабудянский, правда, не остался с нами. Сразу после съемок уехал по делам. Но зато группа оторвалась… Сегодня продолжают снимать. В павильоне.

Надо отметить, утром Георгий был похож на автолюбителя, без доплаты сменившего старый «Москвич» на новый БМВ. Неземное счастье меж рогов. И даже остаточные явления растворились в океане горячих эмоций, как сахар в чашечке кофе. Правда, выхлоп до конца не растворился.

– Я после вчерашнего, знаешь,

о чем подумал? – Георгий раскидывает руки вдоль спинки дивана и закатывает глаза, – вот что после нас останется? Ну, в смысле следа в истории?

– Ты хочешь наследить в истории?

– Через десять лет никто не вспомнит, что были такие менты Жора с Андрюхой. Ну, еще Укушенный. Что кого-то ловили, писали какие-то бумажки, вербовали народ стучать…Иногда выпивали… Это никому не будет интересно. Много вас таких на просторах вечности. Как говорят в кинематографе, роль второго плана. И с чем мы уйдем? Понимаешь, Андрюхин?

– Не знаю, куда собрался уходить ты, мой философский друг, а лично я сегодня иду к Рудольфу Аркадьевичу. Вернее, хочу пригласить его сюда.

– Зачем?! – Жора подскакивает с дивана, словно ему в задницу выстелили шариком из трубки по итальянской технологии.

– У меня созрели к нему пара вопросов.

Я рассказываю Георгию о моем визите в «Бармалей».

– Я чувствовал… Чувствовал, – азартно потирает руки будущая кинозвезда, – теперь понятно, почему они про тот день молчат… Они вместе были, это и дураку понятно. Но где?

– Это я и хочу спросить. Не исключено, промеж ними романчик вышел, Рудольф решил с шефом отношения выяснить, да не удалось мирно договориться. В процессе статуэткой ему и засандалил.

– Точно! А жена в это время в машине ждала. Поэтому она и молчит. Не хочет хахаля сдавать. Вдова-героиня. Понимает, что лучше потерпеть. Без признанки ее вряд ли по такому убийству осудят. Зато любовника сохранит. Ты когда хочешь его вызывать?

– Прямо сейчас. Чего откладывать?

– Правильно. Чтоб через час здесь сидел. Ты жестко вызывай, без соплей. Типа, лучше сами придите. Чтоб понервничал. Колоть легче будет.

Набрать номер Шилова я не успеваю, в кабинет врывается Укушенный.

– Андрюхин, диктофон у тебя?

– Да, – я извлекаю из сейфа старенький «Панасоник» с треснутым корпусом, – батарейки, правда, сдохли.

– Я новые куплю. Клюнули, собаки, клюнули! – Борька возбужден, как бык перед началом схватки.

– Кто? – спрашиваем мы хором.

– Дилеры! Помнишь, я говорил, где-то под боком сука завелась, наркотой торгует?

– И чего? Вычислил?

– Скоро узнаю, где окопались. Человек договорился партию «герыча»взять. Сегодня встречается, чтоб подробности оговорить, а дня через три передача будет. Я ему хочу диктофон зарядить. Лишняя доказуха не помешает.

– Аккуратней… Найдут – одним трупом больше.

– Не найдут. Он в трусы спрячет. И я его прикрывать буду.

– Вымыть потом не забудь, – предупреждает Георгий, – или в пакет пусть завернет. А то мандавошек подцепим ненароком.

– Хорошо, – Укушенный прячет диктофон и идет к двери.

– Борь, погоди, – останавливаю его я, – ты в истории наследить хочешь?

– Чего-чего? – у Борьки вытягивается лицо.

– Ну, кем ты хочешь остаться в истории человечества?

Укушенный пожимает плечами, так, наверно, и не поняв вопроса.