Роль, заметная на экране
Шрифт:
— Надо посмотреть, что там есть наверху, — сказал Вася и зашагал по еле заметной крутой тропинке.
За ним, стараясь обогнать, поспешил Вадим. Анна Николаевна, раскрутив завернутые до колен щегольские брюки, быстро пошла за ними. Вздохнув, поплелся кверху и толстый Валя. Евгений Данилович сказал:
— Придется вам, Рая, немножко подождать в «козлике». Мне тоже надо заглянуть туда, на верхушку.
— А можно и я пойду?
— Ваши драгоценные конечности могут пострадать, — пошутил он. — Лучше посидите с Иваном Дмитриевичем.
— Да ведь
— Ну что ж, поговорим наверху! — догоняя меня, согласился он. — Все же позвольте мне вперед…
Он широко зашагал вслед за ушедшими, а я — за ним.
Тропинка скоро исчезла в зарослях. Молодой орешник, калина, шиповник — все переплелось, отвоевывая себе место для жизни. Мы, то сгибаясь в три погибели, то перепрыгивая через валежник и муравейники, начали продираться вверх. Мужчин и Анну Николаевну спасали брюки, мои же голые ноги через несколько минут были в кровь исцарапаны колючками и горели от крапивы. Я защищала только глаза.
Наверху оказалась поляна, и все уселись отдышаться.
— Ну и ну! — сказала я, прикрывая юбкой свои расцарапанные ноги и вытирая потный лоб.
— А вы думали как? — с вызовом спросил Вася. — Вот так и попрыгаешь раз десяток, пока найдешь нужное место…
Вася почему-то всегда горячился в разговоре, даже если с ним никто не спорил.
Все осматривались, поворачиваясь в разные стороны.
Вокруг была равнина, кое-где перерезанная оврагами. Среди небольших рощ виднелись деревни, между ними протянулись столбы с проводами, а на горизонте дымились трубы завода.
— Н-да, первобытного пейзажа не получается, — сказал Евгений Данилович. — Пожалуй, операторам и Вадиму Ефимовичу придется осмотреть холм с противоположной стороны. А мы тут посидим с Раюшей.
— Мне тоже необходимо знать, где будет площадка для танцев, — вставая, сказала Анна Николаевна.
— Да молодежь разберется… А мы потом проверим.
— Нет, нет, я пойду!
И она нырнула под низкие ветви вслед за ушедшими.
— Вот неугомонная! — покачал головой Евгений Данилович и прилег, опершись на локоть. — Смотрите, Рая, вот мы забрались далеко от больших городов, но найти необжитое место трудно! А то, о чем мы рассказываем в нашей легенде, произошло в незапамятные времена, когда все здесь было диким и жила тогда одна ваша ровесница, с которой произошло все то, о чем вы читали в сценарии. Какой же, по-вашему, мог быть у нее характер?
— Не знаю, — честно призналась я.
— А скажите мне, вот вы, хоть и рано потеряли мать, а наверное, вспоминаете ее?
— Конечно.
— А как, по-вашему, сто лет назад так же любили родителей или меньше?
— Конечно, так же!
— А триста, а пятьсот лет назад?
— Наверное, так же!
— Ну, а избранника своего, юношу?.. Тут как, по-вашему, дело обстояло?
— Джульетта любила Ромео несколько сот лет назад!.. — сказала я.
— Ну, а может быть, от обид, от утраты близких людей тогда меньше болела душа?
— Наверное, так же, — вздохнув, ответила
— Вот, значит, главное-то вам известно. Все чувства, которые испытываете вы, свойственны и той девушке, чью историю вам придется оживить. Но жизнь той прекрасной башкирки была много суровее.
Он начал рассказывать о трудной жизни в лесу, когда старик отец потерял твердость руки и охота с луком и стрелами стала ему не под силу, а одна рыбная ловля не могла прокормить. И дочери приходилось запасать ягоды и грибы, вялить рыбу, прясть, ткать, стирать и заботиться об отце… А вокруг — лес, река…
— Очень хорошо! — сказала я.
— Что хорошо?
— И лес, и река, и небо… И работать с утра до ночи для дорогих людей тоже хорошо…
— Гм, — откашлялся он и вдруг сказал: — А ведь вы действительно похожи на ту девушку, о которой мы собираемся рассказать в своем фильме…
Он поднялся и стал прохаживаться. Он был почти одного роста с деревцами на поляне, и, когда я присоединилась к нему, мне пришлось все время закидывать голову во время разговора. Мне хотелось видеть его лицо. Ведь от него я впервые узнавала историю своей родины, ее чудесные предания и страшные традиции, унижающие женщин — почти рабынь.
Мы вместе обсуждали, каким мужественным должно быть сердце девушки, восставшей против традиций, против сильных мужчин, против богатства.
Конечно, «мы» сказано чересчур самонадеянно. Я только поддакивала, захлебываясь от восторга. Для меня был счастьем этот разговор, открывший то, чего я не поняла, читая и перечитывая сценарий. Счастьем была и роль кроткой девушки, нашедшей в себе силы отстоять не только свою любовь, но и свободу и человеческое достоинство. Сдерживая волнение, я сказала:
— По тем временам невеста пастуха поступала как революционерка!
Евгений Данилович, улыбнувшись, кивнул.
— Но вы должны остаться сами собой, такой, как вы есть… Не изображайте сверхъестественно мужественную героиню.
— Ого-го-го! — послышалось в чаще.
— Ого-го! — ответили мы и стали прислушиваться к отдаленному треску ломающихся сучьев.
Евгений Данилович остановился и положил руку на мое плечо.
— Любите ли вы кого-нибудь? — неожиданно спросил он.
Я настолько растерялась, что не смогла уклониться от ответа.
— Не знаю сама… Не понимаю… Сучья трещали уже рядом.
— Ни черта! — вынырнув из чащобы, объявил Валя, ставший малиновым. — Там линия высокого напряжения… Прямо через колхозные поля…
Он с размаху сел под дубком и отдувался, забыв всегдашнюю важность.
Анна Николаевна появилась, держась за Вадима и Васю.
— Вот так работенка! — сказала она сокрушенно. — Еле выбрались…
Евгений Данилович развел руками:
— Я же говорил, что балетмейстеру ни к чему…
— Оставим это, — нетерпеливо оборвала его Анна Николаевна, усаживаясь под дубом. — Я считаю, что я не только балетмейстер, но и постановщик балета, поэтому в мои функции входит и выбор костюмов, и грима, и места съемок…