Роль «зрелой женщины»
Шрифт:
Она не отказалась, села пряменько, как на картинке, чуть-чуть пригубила из стакана, откусила от яблока и стала с интересом постреливать глазами по сторонам. Мастерская была просторная, настоящий школьный класс на два окна. Стены остались белыми, пол зеленым. Посередине комнаты стоял добротный деревянный подрамник; один брус его был расщеплен и перевязан липкой прозрачно-синей лентой. На полу у стен копились большие и маленькие рамы с холстами, прислоненные тыльной стороной наружу. Над ними располагались длинные ряды простых полок, на которых
Марианна посмотрела на хозяина.
— Кто это?
— Фазан. Подарок из Казахстана, — ответил Нестор.
Он наклонился к клетке и погладил пленницу.
— Что, птица, как дела? Скучно, брат?
— Как ее зовут?
— «Птица».
— Можно ее погладить?
— Рискните.
Марианна просунула руку в дверцу с намерением коснуться перьев и рубчатых кожистых лап, как вдруг птица взволновалась и сильно клюнула ее в палец.
— Ой! — она отдернула руку. — Мне показалось, что она ручная.
— Отнюдь, — Нестор качнул головой. — Тут ручных нет, тут все птицы вольные.
— В клетке-то? — улыбнулась она.
— Это внешне. Главное — внутри, не так ли?
— Пожалуй.
Они посмотрели друг на друга. «О, какой», — шепнуло ей. Он зачесал волосы пальцами, но они тут же ссыпались обратно по сторонам лба. Это восхитило Марианну. О, какой…
Нестор накинул на клетку темную ткань.
— Это ночь. Спи, Птица.
Они вернулись к столу. Там разлили по-новой, и вновь стало шумно, как раньше. Марианна повернулась к Мише.
— Здесь в папке пять листов графики и две акварели.
— Прекрасно. Извините, что вам пришлось…
— Мне здесь нравится, Миша.
— Очень рад.
Художники говорили об искусстве. Это не было спором, все слишком давно знали друг друга, да и тема была привычно-глубинной, неисчерпаемой в вечном и сиюминутном сочетаниях, поэтому в ровные суждения то и дело вплескивались нервные возгласы людей, хлебнувших несладкой судьбы и принявших горького из стаканов.
— Ведь что происходит? — вопрошал облезлый, обрюзглый, похожий на молдаванина, человек, тыча сигаретой в пепельницу. — Или живопись больше никому не нужна? Раньше ко мне очередь стояла, музеи домогались, а сейчас?
— Общество сменилось, Валек, — отозвался Нестор. — Само по себе искусство мало что говорит большинству, и так было всегда, если только художник не служил властям или утробным вкусам. Вспомни, что ты писал в те незабвенные времена, когда музеи домогались? То-то. — Нестор усмехнулся и снова тряхнул головой, убирая падавшие пряди. Марианна не отводила от него глаз. — Художник давно перестал быть пророком, несущим новую веру. Поклонение
«Почему в Академии не слышно таких речей? — Марианна боялась упустить словечко. — Почему Нестор не преподает у нас?»
— Нестор прав, без государевой ласки, конечно, худо и нище, но здесь своя справедливость, — вступил Миша и рассудительно посмотрел поверх круглых очком. — Кем был художник двести-триста лет назад? Придворным живописцем, человеком низкого звания. Потом вознеслись, угождая «генеральной линии». А сейчас все вернулось, он снова ремесленник, бегает, ищет заказы. Святое искусство вершится в каморках. То же у артистов, даже у писателей. Поэт, правда, по-прежнему высоко летает, но где он, Поэт? Все растворено в бульоне средних способностей, и выделиться в нем даже гению стоит бесконечных усилий. На что обижаться-то?
Марианна переводила взгляд с одного на другого и соглашалась с каждым. Какие умные!
— Вам не скучно? — повернулся к ней седой пожилой человек, Иван Александрович. — Вы такая красивая, милая, у вас дивное выражение лица! Нестор, куда ты смотришь? У тебя за столом такая девушка, а ты все о сложном, да о трудном!
— Она же к Мише пришла… — улыбнулся тот.
Миша открыл было рот, но ответить не успел. Худой, костистый мужчина с узеньким ремешком на патлатой голове тяжело грохнул по столу кулаком.
— Надоели мы всем, безумцы с вдохновением! — в пронзительных глазах его стояли слезы. — Чем виновато общество, что оно жаждет благополучия в своей единственной жизни? Зачем ему орава бездельников? А раз так, то и пусть выживает талантливейший, мы уступим.
— Не уступим, а утопим, Николай, — тихо сказал Иван Александрович. — В той же водке. Мало примеров?
Перед Марианной словно открывались неизведанные глубины. Как же она прыгала-чирикала, ни о чем не догадывалась? А эти люди живут там…
— В самом деле, что мы можем дать человечеству? Груз собственных ошибок? — снова вздохнул Иван Александрович. — Люди устали от вождей, несущих страдания, никто не в силах осветить потемки, указать путь.
— А вот в этом и есть освобождение, конец плоским очевидностям — задумчиво произнес Нестор. — В изменчивой разбегающейся Вселенной, пронизанной нитями осознания, ежемгновенно рождаются и исчезают миры. Вот куда смотреть искусству, улавливать сверхновые смыслы.
Все помолчали.
— А как хороша наша девушка, а, Нестор? — вновь залюбовался на Марианну старый художник. — Вечно юная красота женщины. Вот наше Божество.
Прищурив серые глаза, Нестор посмотрел на Марианну, словно живым лучом скользнул по ее лицу.
— Красивее быть невозможно, — согласился он.
Прошло уже около часа. Марианна поднялась, поблагодарила за гостеприимство, оставила Мише папку с рисунками. Нестор проводил ее по коридору до самой лестницы.