Роль «зрелой женщины»
Шрифт:
Клим стоял в коридоре, смотрел в окно. Он что-то обдумал ночью, дорешил, неясное, но, судя по внутренней уверенности, необходимое, и стоял сейчас с ощущением правоты сделанных шагов.
Еще в вагонных купе мирно спали пассажиры, защищенные от утренних лучей оконными плотными занавесками, а мальчики-кавказцы с бесшумной проворностью уже сновали по тихому коридору с тряпками и маленькими ведрами в руках. Они уже работали «с товаром», под наблюдением босса. Это ведь только со стороны может показаться,
На Клима никто не обращал внимания, лишь изредка, когда на изгибах пути их прижимало к нему, они вежливо извинялись.
Подошел босс.
— Красивая природа, да? — заулыбался он.
— Да, — ответил Клим. — Ничего лучшего на земле нет.
— Есть и получше.
— Горы?
Кавказец поцокал языком.
— Горы, дорогой, горы.
Они посторонились, давая пройти его ребятам. В коридоре начинали греметь раздвижные двери купе, выпуская людей с полотенцами. Заря за окном разгорелась, выкатилось солнце, одновременно с ним возникли пышные белые громады облаков с алыми зоревыми, краями.
— В Москву едешь? — поинтересовался босс.
— Да.
— Москвич?
— Нет.
— Помощь нужна? — тихо спросил тот.
— Нет.
Внизу, под ними, под одним из многочисленных мостов, туманилось озеро, едва отражая солнце и бело-розовые облака. Опоры мелькали мимо окон, слышался усиленный грохот колес.
— Подумай, капитан, — сказал он со значительностью. — Для хороших людей ничего не жалко.
— Для своих людей, имеется в виду?
— Конечно.
— Благодарю.
Ребята закончили дела, и исчезли за дверями купе.
— Крепко ты их держишь, — одобрил Клим.
— А как же, дорогой! На твоем корабле тоже крепкая дисциплина, я знаю. Так ты подумай, подумай. Гора с горой не сходится, а человек с человеком всегда сойдется.
Клим усмехнулся.
— Может быть.
— Конечно, дорогой. Знакомый честный человек — это клад для нас, капитан.
Они перемолвились еще парой слов, и тот отошел.
За окном зацветала темная липа. Её жёлтые шарики лопнули, цветочки раскрылись и разлили в воздухе медовый, ни с чем не сравнимый аромат, заполнивший все комнаты. Утро пришло свежее, летнее. Как много обещал день! Ирина потянулась и откинула одеяло.
— Как все получилось? — она прижала к груди руки. — Волшебная сказка! Он придет. Сегодня.
Напевая, она прошлась по квартире.
— Что он мне говорил? Милый мальчик! Пусть будет все. Все! — Она запела. — «Как он молод и свеж, как он любит меня!»
По комнате летали пушинки, опускались и вновь взлетали от сквознячка. Это только снежинки летят вниз и вниз, а тополинки взмывают вверх в дуновениях ветерка, который слишком плотен для них!
— Восемь лет
И вдруг спохватилась.
— Ах, растяпа! Жду в гости мужчину, а в доме одни фрукты. Мясо, острый соус, зелень, сыр. И бутылка хорошего вина.
Через Пятницкую у метро размещался маленький рынок. Ирина купила мяса, уже отбитого для жарки, взяла упругую свежую зелень, и душистую приправу. Скорее, все должно быть готово к его приходу.
В доме было тихо. Телефон молчал.
Ах, он, верно, уже звонил, пока она покупала продукты. Конечно, звонил. Сейчас она разгрузит сумку, приготовит мясо, красиво разложит и прикроет салфеткой.
— Сегодня, сегодня… Я должна быть ослепительна! Я умею быть ослепительной!
Время шло. В квартире вкусно пахло жареным мясом. Ирина отутюжила шелковое платье, вышла на балкон, откуда виден был переулок, прислонилась к дверному косяку.
Телефон молчал.
День разгорелся, перешел через середину и стал вызревать.
Часа в два на душу набежала тень. Почему он не звонит, почему не спешит побаловать вниманием, где же его чуткость, право? На шее, близ железок, ощутилось слабое подергивание. Как у мамы. Она уселась в кресло… и улыбнулась.
— Он придет вечером! Вот что значит долго не встречаться с мужчинами. Я просто отстала от жизни. Раньше… Сережа… он звонил спозаранку, спешил услышать мой голос. Но когда это было!
Телефон молчал.
Ближе к вечеру ощутился легкий укол. Он пронзил душу, и воображение готовно и ревниво подсказало свою картинку.
— У него другая! Они любят друга, они ровесники, она моложе его…
С горлом творилось нечто неладное. Пришлось обвязать шею теплым шарфом и придерживать рукой. Как мама. Конечно, раздайся сейчас телефонный звонок, он излечил бы ее мигом. Но в квартире стояла тишина, только сигналили время от времени потревоженные автомобили в переулке.
Ирина прошла на кухню. Готовое к трапезе, угощение насмешливо ожидало на столе. Лишь ваза была без цветов, наполненная отстоянной водою.
— Да что за страдание! Можно ли так поступать!
Боль охватила виски. Никогда с нею не случалось такого, она всегда была здорова, всегда готова к работе, к дальним поездкам хоть в Серпухов, хоть куда. В девять раздался звонок. Помертвев, Ирина схватила трубку.
— Я слушаю!
Звонила Киска.
— Алло, мамуля? Ты здорова?
— Конечно. Как ты поживаешь?
Но чуткая Киска уже уловила что-то.
— Мамуля, ты правда здорова?
— Да, да. А что?
— Голос какой-то…
— Тебе показалось, доченька. Или, может быть, после вчерашнего банкета у Насти. Павлу, знаешь ли, исполнилось сорок лет, и вот был этот юбилей. До поздней ночи.