Ролевик: Ловчий

Чернояр Дмитрий

Двадцать семь лет. Весна. Середина апреля. Запершись в гараже, мы - Пашка, Серый и я - пытаемся сваять из текстолита и такой-то матери гладиус. Не идёт дело, хоть ты тресни! И мы идём на поклон к отцу Зубаря - челом бить, да божественный нектар просить. Травяной самогон исключительной крепости и чистоты - та редкая жидкость, что способна враз выпрямить наши руки, обычно произрастающие в совершенно противоположном от плечей месте. Летом будет сверхмассовая ролёвка, и не хотелось бы ударить в грязь лицом.

Двадцать семь лет. Месяц хайт, месяц Ягод. Ноги скользят в чужой крови, тонкая сабля - настолько тонкая, что уже почти шпага, - давно бы вывалилась из руки, если бы повреждённый протез не заклинило. Наверно, это и спасло от

верной смерти. На сознание давит чужая воля, пытается продавить защиту, размазать мой разум по мирозданию, и всех навыков, полученных в Особой канцелярии, едва-едва хватает, чтобы не уронить незримые щиты. Шатаясь, вываливаюсь на палубу. Вражеское судно держится всего на четырёх канатах - раньше их было больше, но там, где они крепились - сейчас свисает лишь бахрома волокон на мертвые лица матросов нашего корабля. С остервенением рублю толстые жгуты абордажных канатов, попутно замечаю открытый грузовой люк посреди вражеской шхуны. Срываю с пояса пиратского трупа тыквенную пороховницу, втыкаю в неё запал - их целая горсть лежит в принайтованном к сухому овощу мешочке - поджигаю и навесом отправляю в люк. На треск разбившейся тыквы накладывается взрыв пороха, и из нутра корабля поднимаются густые облака огня и дыма. Судя по характерному запаху и маслянистому дыму - расчёт верен и самопальная граната сумела подпалить бочонки с консервированным жиром - что пираты, что гражданский флот, ни те, ни другие не утруждают себя следованию правил техники безопасности, и зачастую складируют самые потребляемые продукты и предметы в максимальной близости от лестниц. Клюнув носом, пиратская шхуна уходит в сторону, и тут же чужое давление ослабевает. Откуда-то спереди раздаются звуки выламываемых перегородок. На ходу догружая патроны в револьвер, спешу на звуки драки. Наш кораблик отнюдь не круизный лайнер, и, судя по всему, из боеспособного населения осталось едва ли с полдесятка разумных. Три пирата стараются выломать дверь каюты высшего класса. Кто заперся там, внутри, не имею не малейшего понятия, но судно нужно освободить от врага. Три пули в голову быстро охлаждают пыл бандитов. Мощный взрыв позади вбрасывает меня вглубь коридора, чувствую, как спину сечёт щепой и крошками металла. Под левой лопаткой неприятное жжение. Почему не ощущаю боли? Почему так легко? Неужели и я?.. Кто-нибудь, проживите и за меня, и за того беглеца! За нас обо... Качнувшись, мир закрывает мои глаза холодной ладонью.

Двадцать семь лет. Начало июля. Великолепная по впечатлениям и ощущениям игра. Сборы домой. Разговор с гейм-мастером... Из которого запоминаю лишь отрывки, но такие вдохновляющие, что ноги сами несут меня вперёд. Короткий удар о движущийся металл - и я лечу, лечу в темноту. И в этой темноте слышу голоса: "Живи за меня, живой! Будь моей местью! Живи вопреки всему!", - кричат они, врываются в душу, врастают в неё какой-то призрачной сутью, своими знаниями, опытом... "Сделайте так, чтобы моя уже мёртвая рука принесла возмездие!..", - кричат они, выворачивают меня наизнанку, вдыхают в меня лютое желание жить, жить вопреки всему... "Проживите и за меня, и за того беглеца! За нас обоих!", - кричат они, и вливают в меня свою силу, перестраивают меня, мою суть - дополняя и расширяя её, не позволяя скатиться за Порог. Слышу плеск воды и слабые, едва уловимые шлепки весла. Мрачный голос-смысл врывается в сознание: "Уходи. Тебе ещё рано сюда"

И мои глаза открываются.

– О, очухался! Шент, хватай этого урода и тащи к остальным!

Перед глазами всё плывёт, меня качает, встать бы - и заехать от души в ухо немытому и дико вонючему аборигену: за отвратный запах никогда не мытого тела, за хрустнувшие пальцы левой руки под его сапогом, за чувствительный удар

по рёбрам. Увы, бесполезно. Силы потихоньку возвращаются, но столь медленно, что шанса их применить у меня просто не будет. Не успею.

Чёткое, пронзительно-ясное ощущение-понимание: я приговорён. Пощады не будет.

Чужие рефлексы включаются, оттесняя меня в сторону, и остатками иной воли концентрируют те немногие силы, что есть, на слухе и зрении. Знаю: тому, кем я никогда не был, такие игры силами - дело привычное и не требующее напряжения. Глаза работают по совершенно непонятному мне алгоритму: из общей мешанины цветов, оттенков, текстур и фактур выхватывают отдельные мазки, строят из них мозаику. И с каждым кусочком паззла происходящее вокруг становится понятнее.

Меня не несут - реально тащат. Ухватив за ноги, моим телом протирают палубу, старательно собирают головой каждую выступающую рейку. Рёбрам не больно - рюкзак амортизирует неровности. По характерной упругости под позвоночником понимаю - сабля на месте, в наспинных ножнах. Протез расклинен. Не помню, чтобы я сам его чинил. Значит, скорее всего, тут приложил руку корабельный механик.

Помню взрыв и шрапнель в спину. И рюкзака на мне тогда не было. Вывод: собирались спустить на сушу, видимо, используя вместо сходен лебёдочный механизм. Рюкзак у меня приметный, характерный для горных егерей. Жёсткая рама сумки позволяет транспортировать раненых даже с несовместимыми с жизнью травмами и переломами. Пальцы ног ощущаются, значит, с позвоночником всё в порядке, остаются рёбра. Но и они не болят... С другой стороны, я не чувствую боли, даже когда тащащие меня стараются особо удачно головой и плечом прокатить вдоль ребристых брусьев перил.

Понятно, значит, лекарства. У корабельного коновала должны быть в комплекте сильнодействующие подавители боли: настойка чёрной лурии, северная соль, на худой конец - чистый алхимический спирт. В самом крайнем случае - обычное полено. Но красной паутины перед глазами нет, в ушах не шумит, подавляя всё и вся, ток крови - значит, первые два отпадают. Для спирта, полена и прочих заменителей болеутоляющих у меня излишне прекрасное самочувствие и ясное сознание.

Возможно, нарушена целостность черепной коробки. Или грамотно поставленный удар.

Пока я-не я размышляю о причинах своих не вполне естественных ощущений, глаза продолжают работать.

В деле привлечён просто огромнейший массив знаний, наработанный тем, кем я никогда не был. Металл и форма серьги одного из несунов, потёртости на гарде и рукояти меча у второго, их одежда, её запах, характерные плетения ниток в материалах.

Пираты.

Пусть не те же самые, но явно из той же компании, что и первые. Слишком уж схожи одежда, рисунок движений, вооружение. Даже фактура и цвет грязи на обуви - как у близнецов.

– С отродьем чо делать?

– За борт, - голос властный, хриплый, не терпящий возражений. Вероятно, команда не слышит свистящие всхлипывания в лёгких своего хозяина. Ресурсы моего организма тратятся сейчас на зрение и слух - и потому в моей власти ухватить эти звуки. Тропическая хворь в ранней стадии. Декада-полторы, и начнёт покашливать, выталкивая с воздухом микроскопические яйца паразита. Через пару дней после этого начнётся неостановимый кашель, в течение которого менее, чем за десяток минут будут выкашляны все лёгкие. В прямом смысле - они покинут его организм.

Лёгкое успокоение растекается по душе: собаке собачья смерть.

– А может, попользовать сначала?

– Курга, Сопливый, - тяжёлые шаги рядом, вижу владельца голоса. Здоровый, чёрт сутулый. Ничо, недолго тебе осталось. Капитан пиратов недвусмысленно проводит большим пальцем поперёк горла, и тут же слышен хрип и бульканье - незадачливому пользуну перехватили глотку. Характерное фырканье и рыгание воздуха во вскрытых полостях - широким лезвием, от уха до уха, до самой кости.
– И мясо за борт.