Роман для женщин
Шрифт:
— Две недели. С полупансионом.
— У нас тоже был полупансион, — отвечаю я.
— Это удобнее. — Сандра за моей спиной прерывает работу. — По крайней мере, не приходится в отпуске готовить, не так ли?
Я без очков, поэтому отражение Сандры в зеркале передо мною расплывается, и выражение ее лица могу лишь угадывать. На всякий случай я широко улыбаюсь.
— На Браче… а поточнее? — спрашиваю я чуть погодя, будто Брач мне известен.
— На Боле. Где Златны рат, если вы знаете…
Я с сожалением качаю головой — так энергично, что Сандра вынуждена
— Пардон, — извиняюсь я.
— Ничего.
Ножницы тихо звякают.
— А вы? — спрашивает Сандра. — Сколько вы там были? На Корчуле?
— Две недели… — повышаю голос, чтобы перекричать звук сушилок.
— Здорово. Неделя ужасно быстро пролетает. И отдохнуть как следует не успеваешь.
Я согласно киваю головой.
— С другом — разрешите вас спросить, — кричит Сандра, — или с подругой?
Мне кажется, что она подмигнула мне в зеркале, но я не уверена.
— С другом! — кричу громко, но строю недовольную мину и демонстративно вздыхаю. Почему я это сделала? Я близко наклоняюсь к зеркалу и изучаю свое лицо.
— Но вы говорите без всякого восторга! — горланит во весь голос Сандра, кидая взгляд в сторону своей коллеги за соседним столом.
Похоже, обе они выжидают.
— Я уже его не люблю! — кричу я с улыбкой. — Я влюбилась там в почти сорокалетнего! Вы можете в это поверить?!
Внезапно воцаряется тишина.
Внезапно не слышно ни одного фена.
Все парикмахерши и клиентки с живым интересом поворачиваются ко мне.
— А, вот почему такая спешка! — спокойно говорит Сандра и торжественно оглядывается кругом.
Она подтягивает соседнее кресло и садится рядом со мной.
— Батюшки мои, ну так поскорее рассказывайте…
Глава VIII
Заметила я его в первый же день в гостиничном ресторане.
Впрочем, трудно было его не заметить: среди более чем двухсот отдыхающих он был единственный, кто сидел за столом один. Мне понравилось, как он справляется со своим одиночеством: спокойно, с каким-то естественным достоинством. В ресторан он входил неспешно, к еде не проявлял никакого интереса и в общем выглядел несколько подавленным; когда перед ужином заказывал у молодых официанток привычную бутылку вина (в первые дни за соседними столами это привлекало особое внимание), на его лице появлялось выражение милой самоиронии. Через неделю официантки уже вступали с ним разговор. Меня это не удивляло: одетый довольно небрежно, он при этом смотрелся сравнительно молодо (лет на тридцать пять, как мне казалось), интеллигентное лицо, приятная улыбка, а его странное одиночество могло порождать и всяческие романтические фантазии.
Позже он объяснил мне: дней за десять до вылета в каком-то гневном амоке он добежал (в первую минуту я ему не поверила, но сейчас уже знаю, что это, пожалуй, не было преувеличением) до туристического бюро «Фишер» на Национальном проспекте и отменил заказ своей приятельницы. Он уверял меня, что нисколько не жалеет об этом: потеряв
Это Оливер повторял часто.
Его отпускные дни подчинялись педантически организованному распорядку, производившему довольно комичное впечатление. После завтрака я регулярно всякий день видела, как он заказывает в баре двойной espresso с молоком и всегда удаляется с ним к одному и тому же креслу на гостиничной террасе, где затем ровно час читает. Около одиннадцати приходит на пляж; сперва полчаса загорает, потом идет в воду; заплывает очень далеко. После обеда отправляется вздремнуть, потом снова загорает и плавает. В половине пятого возвращается в гостиницу; двойной espresso на сей раз он относит в номер, где до вечера работает. При желании я могла и с пляжа увидеть, как он на своем балконе, сидя за маленьким пластмассовым столиком, весьма сосредоточенно склоняется над раскрытым блокнотом.
В первые дни, несмотря на периодические приливы какой-то забавной симпатии к его отшельничеству, я почти не испытывала к нему интереса. Только позднее стала замечать за собой, что, облизывая шоколадное мороженое Cornetto или весело перебрасываясь с Рикки летающей тарелкой, глазами ищу Оливера.
Обнаружив его, я чувствовала что-то вроде облегчения.
Через три дня Оливер начал по-дружески здороваться с нами, так же как и с остальными отдыхающими, которых он встречал на пляже или в ресторане.
На четвертый день мы с Рикки, возвращаясь с ужина, столкнулись с ним в лифте; он ждал, когда закроются двери, и в большом зеркале разглядывал свое загорелое лицо.
— Я превращаюсь в przeni krumpir [44] , — промолвил он недовольно, не отрывая взгляда от зеркала.
Меня позабавило это: жареная картошка, подаваемая до сих пор абсолютно к каждому блюду, действительно у всех уже вызывала тошноту. Его дыхание отдавало местным красным вином. Я посмотрела на себя в зеркало и, надув щеки, сказала:
44
Жареный картофель (хорв.)
— А я — в naravni odrezak [45] .
Натуральный шницель подавали тоже часто. Оливер сухо засмеялся. Рикки, очевидно, раздумывал, в какое бы блюдо превратиться ему, но ничего не придумал. Мы вышли первыми.
— До свидания, — попрощалась я.
— До свидания, — сказал Оливер.
— Привет, — равнодушно бросил Рикки.
Я уже привыкла, что здесь всегда в семь утра меня будит колокольный звон местного костела, но в воскресенье зазвонили уже в шесть. Бесконечный, монотонный перезвон… От злости я уже не смогла уснуть. Что эти трёхнутые святоши себе думают?
45
Шницель, отбивная (хорв.).