Роман-газета для юношества, 1989, №3-4

Червакова Ирина Михайловна

— Сегодня мы поговорим просто о книгах, — сказал Варфоломей Федорович. — Недавно я вновь, в который уж раз, побывал в квартире Александра Сергеевича Пушкина, на Мойке. — Варфоломей Федорович поднялся, лицо его стало грустным. — Я ходил по комнатам квартиры и думал: как это могло произойти? Почему не нашлось человека… — Он поднял лицо, глаза блестели. — Вы мне поверьте, дети, будь я там, на Черной речке, я бы шагнул под пулю негодяя, я бы закрыл Пушкина своим телом!

В классе было тихо. Все знали Папу Варфоломея и верили, что так именно он бы и поступил. Учитель продолжил:

— Но не это я хотел сказать, нет,

а вот о чем. Последними словами Пушкина были: «Прощайте, друзья!..» С такими словами он обратился к самым своим близким, к самым верным друзьям — книгам… И так мне хочется научить вас всех, мои дорогие ребятишки, великой любви к книгам! Действительно, это самые верные, самые близкие друзья культурного человека… Через книги мы узнаем, как обширен мир, как он захватывающе прекрасен. И они зовут нас познать этом мир!

Он побарабанил пальцами о стол.

— Вчера я прочитал: на главной площади Варшавы фашисты жгли книги. И я понял — это не люди. Это — двуногие чудовища в обличии людей! И будто ледяной ветер дунул мне в лицо, ветер оттуда, с Запада, ветер смерти, гари, разрушения. Нет на земле опаснее тех людей, кто сжигает книги! Помните об этом всегда, дети мои.

На большой перемене школьники всех классов выбежали в школьный двор. День был такой теплый, что хотелось носиться, прыгать и визжать. Почти все так и поступали. Обеспокоенная Зойка металась по двору, бледная он гнева: не только пионеры, но даже комсомольцы играли в какие-то совершенно «не пионерские» игры, с которыми Зоя боролась уже который год.

Зазвенел звонок. Все нехотя побрели в школу.

Володя отыскал глазами золотистую косу Нины. Рядом с ним топтался Жорик. Володя глянул на него. Жорик, вздохнув, отвел добрые, все понимающие глаза.

…Вечером у отца был гость — сосед по лестничной площадке Петр Николаевич Ваганов. Он всегда заглядывал к Волковым, когда появлялся отец Володи; они закрывались в отцовском кабинете, разговаривали и о чем-то спорили. Стенка между комнатами была тонкой, и Володя совершенно нечаянно, конечно, услышал фразу, которую произнес Ваганов: «Мы тоже кое-что сооружаем в своем КБ завода».

Вот и на этот раз Володя сидел у себя, готовился к занятиям, но дело не двигалось с места: мучительно хотелось узнать, что они «сооружают». Володя листал учебник, а сам совершенно невольно прислушивался: отец и Ваганов рассуждали о событиях в Европе, потом спорили, какую авиацию развивать важнее — бомбардировочную или истребительную?..

И Володя вдруг услышал:

— …в новой войне, Сергей Петрович, колоссальное значение будет иметь, каким оружием вооружен солдат. Сколько бы и каких отличных самолетов и танков ни было у противника, что держит в руках солдат — вот что будет решать победу в том или ином бою… А японские автоматы вам видеть довелось?

— Видел, — сказал отец, — Хорошие машинки.

Захлопнув учебник, Володя поднялся из-за стола и быстро вышел из комнаты: сил не было бороться с самим собой!

6

Два последних в этот день урока оказались сдвоенными, и Ник повел всех в зоопарк. Вот повезло!

— За мной, друзья мои, за мной! — взывал Ник и шел так быстро, будто и ему смертельно надоело торчать в учительской, в классах. — Весна, друзья мои, весна!

Но вот и зоопарк. Ник остановился.

— Друзья, —

сказал он. — У Сергея Есенина в одном из стихотворений есть прекрасные строчки о любви. Но не об этом я, а вот что «…валялся на траве, и зверье, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове». Вот: «как братьев наших меньших»! Великий поэт считал зверей нашими младшими братьями. Да так оно и есть: все мы — и звери и люди, все мы дети одной матери, породившей нас, — природы. Уж так ей пришлось распорядиться: из одних и тех же белков, жиров и углеводов создать совершенно различные организмы — непочтительного курильщика Германа Рогова… — Все засмеялись. Герка, довольный, что учитель обратил на него внимание, ухмыльнулся, — …И, предположим, — бегемота. Друзья! Я хочу воспитать в вас любовь к природе, хочу внушить вам мысль, что природу надо чтить, оберегать… Но об этом мы еще поговорим, а сейчас в…

— В слонятник! — крикнул Герка.

— К бегемоту! К бегемоту! — зачастил Сычев.

Ник махнул рукой: к слоновнику. Все втиснулись в тесное помещение. За железной загородкой бредила из угла в угол похожая на громадный, набитый сеном мешок Бетти. А в углу помещения стоял красноносый приземистый Кирилыч.

— Не толпитесь, гр-раждане, без дела, — громогласно объявил Кирилыч. — Сами продукт африканскому зверю не давайте. Но кто желает преподнести ей угощение, прошу ко мне. Кусок хлеба — пятак, булка — гривенник.

— Кирилыч, привет, — позвал Володя. Ему очень хотелось показать, что он тут — свой человек. — Как Бетти?

— Будь здоров, Вова, — отозвался Кирилыч. — Болеет. Грипп. Пчихает.

— Мама ей позавчера кальцексу давала, — сказал Володя Нине. — Слониха очень старая. Еще дореволюционная.

— Бетти, на! — крикнул Жорик, явно желая, чтобы Нина и на него внимание обратила. Он торопливо выдернул из кармана сверток и вынул из него булку с маслом и котлетой посредине. — Сейчас я…

— Сказано ж — нельзя посторонним. — Герка вырвал у Жорика бутерброд, куснул раз-другой и расправился с ним.

Все засмеялись.

Еще какие-то люди вошли в слоновник, и один из мужчин положил в хобот Бетти серебряную монетку. Слониха, согнув хобот кренделем, прошлась вдоль решетки, а кинула монетку Кирилычу. Тот похлопал слониху по хоботу и выдал ей половину батона.

— Не скупитесь, гр-раждане, — призвал он.

За ограждение упали сразу несколько монет.

— Хочу служить в слонятнике! — крикнул Герка. — Эй, Кирилыч, небось и тебе кое-что перепадает?

Слониха собрала монетки и отдала Кирилычу. Тот взял деньги, громко кашлянул, но ничего слонихе не дал. И тогда она, шумно засопев, стукнула Кирилыча по спине.

— Не хочу служить у слонихи, — засмеялся Герка.

А Жорик громко сказал Володе, явно для того, чтобы слышала Нина:

— Планчик вот новой поэмы набросал я.

— Вы пишете стихи? — спросила Нина.

— И поэмы, — сказал Жорик.

Забежав вперед, заглядывая на Нину, он хотел еще что-то сказать, но тут все перешли в павильон хищных зверей, и Володя, оставив Нину и Жорика, стал пробираться к клеткам.

— Нина, иди сюда, — позвал Володя. — Гляди… — Он поднырнул под ограждение, протянул через решетку руки к медведю, и тот, радостно всхрапнув, уткнулся лобастой башкой в протянутые ладони. Нина ахнула, а Володя трепал медведя, гладил, мял ему уши. И рассказывал: