Роман на Рождество
Шрифт:
В этом Поппи сомневалась. Но что она знала о своем муже? Почти ничего… Удивительно, как поздно к ней пришло прозрение.
– А теперь давай приобретем для тебя что-нибудь, что тебе всегда хотелось, но ты не решалась купить, – предложила Джемма.
Глава 21
В тот же день,
1 сентября
Герцог Вильерс развернул красивый, с тиснением, листок почтовой бумаги, бегло просмотрел его до середины, и листок выпал из его ослабевшей руки –
Он, должно быть, сошел с ума, подумал Вильерс. Флиртовать с этим «синим чулком», Шарлоттой Татлок, когда есть возможность проводить время с Джеммой! Однако дыма без огня не бывает – Элайджа и правда проговорил с этой Татлок почти весь столь памятный Вильерсу прием в доме Бомонов, последний, который герцог посетил до болезни.
К своему стыду, Вильерс почувствовал, что у него не хватит сил даже на то, чтобы дочитать письмо до конца.
Под рукой у него была шахматная доска, на которой верный Финчли по просьбе хозяина расставил фигуры для одной из партий, описанных Филидором в его «Анализе шахматной игры». Но герцог не мог заставить себя думать о шахматах.
Его взгляд блуждал по комнате, по его полупустой, скучной комнате. Два года назад он распорядился отделать ее в любимых светло-серых тонах – такой оттенок приобретает небо поздней осенью, когда не за горами зима. Вильерсу по-прежнему нравился этот цвет, но серые стены делали одиночество герцога еще ужаснее, еще безысходнее…
Он даже стал жалеть о потере невесты, оставившей его ради брата Джеммы, хотя вначале ее измена оставила герцога совершенно равнодушным.
– Не изволите ли откушать перлового супа, ваша светлость? – спросил камердинер Финчли, бесшумно, словно ангел смерти, возникший в дверном проеме.
– Нет, – ответил больной, потом добавил: – Спасибо, Финчли.
– Сегодня утром у нас было несколько посетителей, – радостно улыбаясь, объявил камердинер. – Не желаете ли взглянуть?
Взяв из рук лакея поднос для почты, он с гордостью, словно счастливая мамаша младенца, продемонстрировал хозяину небольшую кучку визитных карточек с именами аристократов, светских знакомых и просто любопытствующих, заезжавших засвидетельствовать свое почтение больному.
– Нет, спасибо, – пробормотал Вильерс.
Что проку в этих визитерах? Как тяжело на душе…
– Полагаю, – проговорил герцог, когда Финчли уже собрался уходить, – что у меня не были с визитом ни герцогиня Бомон, ни герцогиня Берроу?
– Среди посетителей не было дам, ваша светлость, – с поклоном ответил камердинер. Он произнес эту фразу терпеливо, очевидно, думая, что хозяин забыл правила светского этикета. Но Вильерс все помнил – разумеется, дамы не могли его посетить.
Хотя в глубине души он надеялся, что Джемма, возможно, решится приехать – ведь она говорила, что они друзья. Хотя, видимо, их дружба не настолько
– А мой поверенный в делах приходил?
– Приходил. Разве вы не помните, что составили завещание?
– Разумеется, помню, – процедил герцог сквозь зубы. Конечно, это была ложь. Потом, пожалев неловко переминавшегося с ноги на ногу камердинера, он добавил: – Вы свободны, Финчли.
Тот исчез. Вильерс уставился на свои исхудавшие пальцы – они стали очень тонкими, почти прозрачными… Безусловно, Джемма не могла его навестить – это было бы равнозначно публичному признанию, что у них роман, причем, что хуже всего, это было бы неправдой. Как глупо он поступил когда-то, проигнорировав то, что могло стать приглашением к их роману…
– Дурак, дурак, – прошептал он едва слышно. Лихорадка снова брала свое – у герцога начала кружиться голова. По утрам она оставляла его в покое, но сейчас, когда день клонился к вечеру, он опять чувствовал ее приближение: его словно подхватило каким-то мощным течением и начало засасывать в темную бархатную глубь.
«Я действительно могу умереть, – в первый раз подумал Вильерс. – И что за дурацкий способ отправиться на тот свет – умереть от раны, полученной на дуэли из-за невесты, которую не любишь! Расплатиться жизнью за необдуманное слово, за один укол шпагой!»
Однако много ли он теряет? Есть ли что вспомнить? Только несбывшиеся надежды и потеря друзей… Бенджамин мертв, Элайджа… Элайджа женат на Джемме… Но как разболелась голова… И все же есть кое-что, что он должен помнить, есть одна вещь, которую он обязан успеть сделать.
Свет перед глазами начал постепенно меркнуть, но герцог нашел в себе силы позвать:
– Финчли!
Камердинер тотчас явился.
– У меня опять начинается жар, – сказал он своим надтреснутым от слабости голосом. – Принесите воды, а также перо, чернила и бумагу – мне надо написать записку. Побыстрей, пожалуйста, пока не начался бред.
Но к тому времени как камердинер вернулся, герцог уже не мог вспомнить, что же он хотел написать.
– Та женщина, – с трудом произнес он. – Адресуйте это ей…
– Какая женщина? – терпеливо спросил Финчли, усаживаясь на стул возле кровати.
Вильерс широко раскрыл глаза: тощая фигура его камердинера закачалась, удлинилась, у него выросли рога… Веки герцога отяжелели и опустились.
– Мы все были друзьями, конечно, – пробормотал он. – Как ее зовут? Шарлотта, наверное. Да, Шарлотта. Так и напишите – поздравление от его светлости, герцога Вильерса…
Он замолчал, забыв, что именно хотел написать и что вообще собирался что-то писать, – вокруг него плескался невесть откуда взявшийся пруд с приятно согревавшей тело водой, и герцог поплыл, чувствуя себя легко и свободно. Вдруг до него донесся приглушенный, размытый, но настойчивый голос Финчли:
– Ваша светлость, скажите мне ее фамилию!
– Чью?
– Шарлотты. Той женщины, которой вы хотите отправить письмо.
– Я хочу отправить письмо? – удивленно переспросил Вильерс, чувствуя, что вопрос звучит нелепо. – Шарлотте? Вы имеете в виду Шарлотту Татлок, довольно странную особу, старую деву?