Роман, написанный иглой

Гафуров Вали

— Не плачь, мамочка, не надо. Ты ведь не нарочно.

— Это я с досады на самою себя плачу. Не расстраивайся, милая. Отдохни. Без выходных столько времени трудилась! Хоть сегодня отдохни.

— Хорошо, аяджан.

Мухаббат возвратилась в свою комнатку. Постояла в задумчивости. Вздохнула. Сняла со старинного, обитого медными полосками, сундука курпачу, откинула крышку. Из большой картонной коробки, завёрнутой в хан-атлас, вынула фотографию Рустама.

Он смотрел на неё с лёгкой улыбкой. Тёмно-карие глаза светятся

радостью, густые брови чуть вздёрнуты. Милое мальчишеское лицо — задорное, сметливое.

Рустам… Рустам! Где ты, что с тобой?

Он продолжал улыбаться ей. Улыбка застыла навечно. И ещё он говорил с ней. Что именно говорил, Мухаббат не могла понять. Слов не было. Он утешал её без слов.

А чуть погодя явились и слова. Она вспомнила их. Рустам присылал их в треугольных конвертиках. «Мухаббат, Соловейчик мой! Всё будет хорошо, не волнуйся за меня. Наша любовь сильнее самых страшных испытаний…»

Самых страшных испытаний. О чём это ты, Рустам-джан?

Рустам загадочно улыбался.

У Мухаббат ёкнуло сердце. Томительное чувство охватило её, пресекло дыхание. Девушка прижала фотографию к груди.

Отзовись, Рустамджан!

Мухаббат положила на место портрет, вышла на веранду.

Что это — там, возле сарая?.. Могила!.. Ой, как можно! Ведь это обыкновенная яма, я сама её выкопала вместе с мамой. Брали из неё глину и лепили кирпичи для починки тандыра.

Сердце щемит, ноет. Рустам писал после злосчастной размолвки: «Теперь я буду давать о себе знать постоянно. Хоть две строчки, а напишу: «Жив, здоров, обнимаю, желаю всего самого-самого. Твой Рустам». Никакие бои я сражения не помешают мне».

Так почему же он молчит? Почему?!

Скрипнула калитка. Мухаббат вздрогнула. Ведь она так ждала и так боялась, что ожидание может обернуться бедой!

Вошла Света Рагозина. Всем на удивленье, она очень быстро освоила разговорную узбекскую речь. Втайне она гордилась этим, а иногда не упускала случая поставить в неловкое положение какого-нибудь парня, полагающего, что приезжая — ни бум-бум по-узбекски. Скажет при ней парень приятелю солёное словцо, а Света ему в ответ по-узбекски:

— Нехорошо, йигит, надо бы выбирать выражения.

Парень готов сквозь землю провалиться. А Света хохочет. Она вообще любила посмеяться. Казалось бы, и повода для смеха нет. Отец на фронте, точнее — за линией фронта, партизанит. Письма от него редко приходят. Сама болеет, с сердцем у неё что-то, мать тоже не может похвастаться здоровьем. И всё равно Свете только повод дай.

Жизненных сил в ней много.

Она и к Мухаббат пришла весёлая, улыбающаяся. Однако, завидев подругу, осеклась:

— Что с тобой, Мухаббаточка, на тебе лица нет!

— Да так… Предчувствия томят. Рустам не пишет и вообще…

— Ох, эти мне предчувствия! В мирное время — и то письма иногда теряют. А сейчас война. Думаешь, Рустам уехал на фронт

для того только, чтобы письма тебе писать? Ему, понимаешь, ещё и воевать приходится. Без паники, подружка. Главное — без паники!

— Тебе хорошо говорить. Ты недавно получила письмо от Петра Максимовича.

— Ну да, получила. И, между прочим, в нём были такие строки… Я однажды читала их тебе, но сейчас напомню. «Каких только удивительных встреч не бывает на белом свете! Представьте себе, мои дорогие, к нам препожаловал в гости ваш «грозный» квартирный хозяин — милейший Рустам. Фамилию его не называю — вы её знаете. Пишу-то я в особых условиях. С ним я и пересылаю это послание».

— Помню… Я всё помню. Но мне-то письма нет, нет ни словечка.

Странное это обстоятельство сбивало с толку и Свету. В самом деле. Папа переслал письмо с Рустамом. Почему же тогда Рустам молчит?.. И всё равно Света что-то говорила, успокаивала подругу.

— Ho надо, Светочка, я понимаю… Душа болит.

— Идём прогуляемся. Сегодня выходной день. Расщедрился председатель колхоза, хоть никаких особых поводов для этого нет. Сводка Совинформбюро короткая: «В течение семнадцатого апреля на фронтах существенных изменений не произошло».

— А зачем повод? Просто наш раис дал людям отдохнуть. На фронте и то, говорят, солдат во второй эшелон отводят, чтобы дух перевели.

— Верно. Тем более. Выходной — пошли гулять, — Света чуть ли не насильно надела на Мухаббат пальто и повела к калитке. На прощанье сказала тётушке Санобар:

— Не забывайте нас, Санобар-хола. Мама и тётя Хаджия соскучились но вас.

— Зайду, доченька. Обязательно загляну.

Подруги вышли па улицу. Прошли немного — дорогу им перебежал чёрный кот. Здоровый, толстый.

— Чёрный кот! — весело вскрикнула Снега. — Дурная примета… Только это чепуха. Если бы неё дурные приметы сбывались, на земле не осталось бы ни единой живой души. Бегали бы только чёрные коты.

— Но ведь существуют и добрые приметы.

— Пустое. В старину тёмные люди их выдумали, а мы верим. Смешно!

— Может быть, ты и права, Светаджан. И всё равно… Хочешь, расскажу тебе одну вещь? Только это секрет.

— Ой, люблю секреты! — Света на ходу крепко обняла подругу, они споткнулись и чуть не упали. — Рассказывай поскорее.

— Сейчас… Знаешь, Света, когда уехал Рустам и я осталась одна, я… выбрала звёздочку… Небесную звёздочку. И сказала сама себе: «Эта звёздочка Рустама. Она светится — он жив»…

Света расхохоталась.

— Вот молодец! Значит, Рустам будет жить вечно.

— Погоди, — Мухаббат взяла подругу за руку. — Но до смеха мне. Я тоже так думала… Надеялась. А звёздочка вдруг покатилась, покатилась и исчезла!..

— Показалось тебе со страху. На месте звёздочка. Куда ей деваться?

— Страшно мне… Не видать звёздочки. Ослепла я, что ли?