Роман, написанный иглой

Гафуров Вали

Фазыл побледнел от гнева. На щеках, выдавая сдерживаемую ярость, заиграли крутые желваки.

Рустам же сидел униженный, раздавленный, оглушённый этой незаслуженной и потому особенно острой обидой. Фазыл ещё никогда не видел друга в таком состоянии.

— Чтоб моль вам бороду объела, дорогой дядюшка, если вы и вправду такое посоветовать решили…

Рустама хватило лишь на эти возмущённые слова.

Он встал и, пошатываясь, словно пьяный, направился в сторону дороги.

Но вдруг круто повернулся и сделал несколько решительных шагов в ту сторону,

откуда только что слышался вкрадчивый голос Максума-бобо. Лицо Рустама были сурово и гневно.

— Послушайте, дядя, — глухим, дрожащим голосом начал он.

— Да, да, сынок, я слушаю, — пролопотал Максум-бобо, поражённый происшедшей с Рустамом переменой.

— … Я много повидал на фронте фашистов. И знаете, что было написано у них на пряжках ремней? «С нами бог!» А они жгли города и сёла. Истязали стариков, женщин и детей. «С нами бог!» Они меня калекой на всю жизнь сделали, глаз лишили. Я даже не могу увидеть вас сейчас, чтобы плюнуть в ваше подлое лицо. «С нами бог!» Так этому богу вы призываете меня служить?!. Меня, коммуниста, солдата!

— Что ты, что ты, сынок?! — испуганно замахал руками старик. — Я же добра тебе хотел. По-родственному…

— Добра?!

Рустам замахнулся палкой, но Фазыл перехватил ого руку.

Жёлтое лицо Максума-бобо перекосилось в страхе, жёлтая борода его затряслась. В неподдельном ужасо отпрянув, он повернулся и по-козлиному, вприпрыжку, побежал, не оглядываясь.

ЗАПАДНЯ

Максум-бобо с доброжелательной, приветливой улыбкой встретил гостей и, как положено, проводил их в большую комнату — мехманхану. Жена его хотела было отчитать их всех, столь бесцеремонно ввалившихся в дом, по лишь глянула на беззаботно ухмыляющегося Хайдарали, на его тоненькие, словно мышиные хвостики, усы, как прыснула и сама. Прикрыв кокетливо лицо модным платком, она бросила гостям полувежливое: «Заходите, пожалуйста», — и выскользнула в переднюю.

Максум-бобо расстелил вокруг хантахты ещё несколько одеял и пригласил гостей садиться.

— Соскучились мы по хозяйкиному плову. Вот мясо и сало, совсем свежее, только барана зарезали, — сказал Мирабид и протянул Максуму-бобо большой свёрток.

— Не успеете опомниться, как плов будет готов. Вы же знаете мою хозяйку, — ухмыльнулся самодовольно Максум-бобо, нашаривая ногами галоши.

Хайдарали между тем достал из-за пазухи две бутылки водки и поставил их на столик. Потом наклонился к Мирабиду.

— А она ничего, — вполголоса сказал он, кивая в сторону передней. — Совсем как молоденькая…

Мирабид засмеялся:

— Замолчи! Если Максум-бобо услышит, может сильно обидеться.

Это была вторая жена Максума-бобо. Молодо выглядела она потому, что не рожала. Поэтому при встрече с нею и чесались языки у таких циников, как Хайдарали.

Максум-бобо вошёл в комнату с дастарханом в руках, увидел на столе бутылки и снова начал надевать галоши:

— Ах, вот оно что! Значит, закуска требуется. У меня реповый суп есть, сейчас пойду разогрею.

Мирабид глянул

на потолок:

— Не беспокойтесь, вон теми аппетитными плодами и закусим.

— Нет, нет. Какое там беспокойство! Я мигом подогрею суп…

Хайдарали стал с интересом разглядывать комнату. На потолке ровными рядами были нарисованы гранаты, айва, гроздья винограда, груши. В нишах поменьше расставлена фарфоровая посуда, а в тех, что побольше, стоиками уложены одеяла. Они, правда, прикрыты покрывалом, но край его будто нечаянно откинут, чтобы гостям было видно, что одеяла дорогие и красивые — из шёлка, плюша, бекасама. На иолу толстый кашгарский ковёр. В углу мешки с зерном…

Вошёл Максум-бобо с тремя касами на подносе.

— Репа вещь хорошая. Впитавшая осенним иней, она становится лекарством от тысячи самых различных болезней. Да и приготовлена эта репка на славу. Вот, горяченькая…

Хайдарали взял со стола бутылку, открыл её и налил водки в три пиалы.

— Мне не наливайте, я не пью, — запротестовал было Максум-бобо.

— Это с нами-то? С нами, значит, не хотите выпить? — сразу обиделся Мирабид.

— Ладно, коли обиды пошли. Только я уж лучше благородного винца выпью. У меня где-то мусаллас есть, — сдался Максум-бобо.

— Вот как? Ну, да ладно, — махнул рукой Мирабид, и Хайдарали поспешно разлил водку в две пиалы, — А вообще-то ещё никто мне в этом деле не отказывал.

Максум-бобо промолчал. Быстро глянув в сторону передней, он достал из ниши внушительную посудину с мусалласом и налил себе в пиалу вина.

— Ну! — подмигнул Хайдарали, поднимая свою пиалу. — Дай бог, чтобы плов хозяйке удался на славу!

Максум-бобо выпил, вытер усы и заверил:

— Удастся, хозяйка не подведёт,

— Ты ещё не пробовал плова, приготовленного хозяюшкой, — обернулся Мирабид к Хайдарали. — Если я тебе скажу, что никогда в жизни не ел такого вкусного, можешь мне верить.

— Не хочешь ли ты сказать, что она даже лучше меня готовит, — несколько обиженно уставился на Мирабида Хайдарали…

— Слов нет, ты настоящий мастер, только в хозяйкином есть какой-то особый вкус,

Максум-бобо с нескрываемым удовольствием слушал, как Мирабид хвалил его жену, но всё же забеспокоился, как бы она именно сегодня не подвела его, и потому встал, чтобы выйти во двор и попросить жену как следует постараться.

— Ну, нет, вы сначала осушите свою пиалу, а потом идите, куда вам надо, — потянул Максума-бобо за полу Мирабид, а Хайдарали между тем до краёв наполнил пиалу.

— Хорошо, хорошо, — покорно опустился на корточки Максум-бобо. — Однако крепкое винцо… бай, бай, бай… Того и гляди опьянеешь…

— Ничего, не опьянеете, Максум-бобо, только получше закусывайте, — со знанием дела посоветовал Хайдарали.

— На этом свете всё возможно, брат мой. Грех будет, если это проклятое вино меня свалит… Мне ведь скоро на молитву идти.

— А молитву можете и дома прочитать, — поддержал друга Мирабид. — Берите. Отводить душу, так отводить. Посвятим этот день отдыху и удовольствиям…