Роман с Пельменем
Шрифт:
Мы, женщины, пришли в этот мир, наверное, ради прелюдии. То есть, ради упований на светлое будущее. Само светлое будущее нам не нужно. Зачем оно нам? Что с ним делать? Но когда мы начинаем мяться и раскачиваться (уж такая у нас природа!), то почему-то над нами все смеются. Чего, вы, мол, все мнетесь да раскачиваетесь? Вот поэтому я сперва испугалась, да начала роман прямо с трех точек, хотя эти три точки ничего такого не значили. Хотела мужикам понравиться. Такое я говно. Да что меня слушать, я даже когда начинаю со сцены проповедовать феминизм, то всегда косяка давлю: смотрит на меня вон тот высокий блондин, или не смотрит. Если смотрит, тогда распускаю хвост, делаю пальцы веером, и могу непрерывно вещать 24 часа без отдыха. А если не смотрит, то просто говорю "спасибо за внимание" и ухожу в гримерку.
Но роман-то я все же пишу для вас, девчонки. Правда,
Возьмем, например, простой случай. Заходит в женскую баню поэт Александр Блок. Или поэт Сергей Есенин. Там моются простые колхозницы, у которых дома нет ванны. И что, вы думаете, кто-то из них не поймет, что гений хочет сказать этой акцией? Может быть, они не знают слова "хэппенинг". Но то, что этот пижон просто решил немного повыделываться, и ему почти ничего больше не надо, они заметят сразу по некоторым признакам. И знаете, что они ему скажут: "Да иди ты, гений, в баню!". Поэт, может быть, начнет цепляться к словам. Он прикинется полным дебилом и станет говорить: "Вот я и пришел". На самом-то деле, для любого непсиха очевидно, что его на самом деле просят удалиться. И если бы интеллектуалы не придуривались, то их бы обязательно все стали бы читать. И литература бы не была в таком вонючем упадке. И каждый литератор смог бы починить себе зубы, и его нельзя было бы отличить от приличных людей по запаху.
Я очень хотела написать вступление. Но дело в том, что я дожидалась, пока Таня разведется с Джокером и начнет новую жизнь. Я даже специально положила перед компьютером белый нетронутый лист бумаги, чтобы этот лист меня вдохновлял. Кто ж мог подумать, что такое плевое дело - выставить зажравшегося мужа - может растянуться на полгода. Мне даже в какой-то момент показалось, что эта канитель никогда не кончится. Так нельзя, девочки. Молодость проходит быстро. И если гробить ее на всяких Джокеров, то непонятно, зачем эти кикиморы делают нам эмансипацию. Девочки, у нас нет выбора. Даже если кто-то ратует за консервативный брак и любовь до гроба, остальные-то в это время с непринужденным видом по две и по три сигают в постели к нашим мужьям. Вернее, к вашим, потому, что мой почему-то ведет себя достойно. Но эта загадка природы к делу не относится. Хочешь-не-хочешь, но если ты современная женщина и стесняешься быть дурой, тебе придется под давлением общества стать хозяйкой собственной жизни. Как говорится, если эмансипации нельзя избежать, ляг и получи удовольствие. Вот я, например, шучу. Но я, кажется, единственная, кто шутит. Поэтому мне хотелось бы дать Татьяне шанс все же встать на путь истинный.
Даже хорошо, что я пишу вступление именно теперь. У меня есть пара знакомых мужчин, которые делают прелюдию уже после того, как все главное происходит. Их все так хвалят! Сначала бурный натиск сметает сопротивление, - а для женщины нет большего облома, чем когда это робкое сопротивление оказывается успешным. Потом пять минут приходится потерпеть (а другой раз и приятно). Далее мужчина, уже спокойно, зная, что ты никуда от него не денешься (после всего-то!), проделывает весь ритуал, который доставляет тебе неизъяснимое наслаждение. И вот это вступление, оно находится в таком месте, до которого мужчина все равно не дочитает. Мы можем спокойно предаваться нашим женским слабостям, например, пустой болтовне. Правда, новаторство нам не присуще. Обычно мы повторяем на своем уровне все то, что до нас уже проделали мужчины. Помните, как у Пушкина сказано между седьмой и восьмой главами "Евгения Онегина" (а Пушкин, конечно, взял идею у Стерна):
Пою приятеля младого
И множество его причуд.
Благослови мой долгий труд,
О ты, эпическая муза!
И, верный посох мне вручив,
Не дай блуждать мне вкось и вкрив.
Довольно. С плеч долой обуза!
Я классицизму отдал честь:
Хоть поздно,
3 глава без номера. ПРЕЛЕСТИ СВОБОДЫ
Муж - это муж, а любовник - это любовник. Они хороши в комплексе, как шампунь и кондиционер одной фирмы. Но без кондиционера вполне возможно обойтись, и вообще неясно, приносит ли он волосам реальную пользу. Что же касается шампуня, то может быть, французская королева и ходила всю жизнь с грязной головой - сейчас вас просто не поймут. Да к тому же паразиты заведутся, стоит пятьдесят раз проехать в метро. Так что шампунь для женщины обязателен. И в наш рациональный век муж не роскошь, а как минимум, средство гигиены.
Развод с Джокером не принес Татьяне морального удовлетворения. Она продолжала встречаться с Пельменем. Но здоровье расстроилось. И выяснилось, что без, простите, секса, им просто не о чем говорить друг с другом. Правду сказать, Женя говорить и не пытался. Он смотрел телевизор, пил чай, читал газеты и решал кроссворды, в крайнем случае, садился за уроки. Выяснять отношения избегал. Говорил Татьяне, что она стала какая-то злючая, словно подменили и (не зная о беременности) приписывал эти изменения тоске по Джокеру. Но зато приходил он по шесть раз на неделю, вероятно, из вредности.
В те редкие дни, когда Пельменя не было, Таня сидела на кухне, ревновала, скучала и плакала. И Пельмень тоже по ней скучал, поэтому вскоре не выдерживал и приходил. А потом сердился и молчал. Иногда он куда-то прятался, его невозможно было найти, и это доводило Таню до истерики, чего, собственно, он и добивался. Она даже не всегда знала, есть кроме нее кто-то в квартире, или нет.
Однажды с Маричкой зашел разговор о Джокере. Сестры вспоминали свои свадьбы. Таня, существо скрытное, впервые подробно рассказала о своей первой брачной ночи. Как ее, еще девушку, черная волга с кольцами привезла в Джокерскую холостяцкую берлогу. Джокер водил Таню по своей мастерской и показывал, где кухня, а где туалет. Была уже глубокая ночь. Таня прямо в белом платье сидела с ногами на кушетке, смотрела телевизор и пила кофе, чтобы, не дай бог, не сморил сон. Своего мужа она видела пятый раз в жизни, почти ничего к нему не испытывала, кроме страха и любопытства. Но, в сущности, она очень дешево отделалась, потому что Антон, сводный брат Джокера, вызывал у нее отчетливое омерзение. Если бы он не напился утром, то напился бы вечером, но не до бесчувствия, а только до безобразия, что значительно хуже, если надо невесту лишать невинности.
Джокер сидел на другом конце кушетки в коричневом бархатном пиджаке (в котором женился) и тоже пил кофе. Постепенно он вытягивал озябшие ноги и, наконец, спрятал их под Танино бедро. Ноги были в свежайших беленьких носках, как у кота, и, надо сказать, ступни оказались непропорционально маленькими и изящными. Этот кокетливый жест настолько не походил на традиционную прелюдию, что Таня промолчала. Тогда ее новоявленный муж принялся вежливо, как бы нечаянно, пошевеливать пальцами. Таня сказала ему: "Прекрати".
– Тогда, может быть, вздремнем до утра? Вы, то есть ты, ляжешь здесь, а я возьму раскладушку и пойду в коридор.
– Предложил Джокер. Его мастерская расположена в старом доме, и тот самый коридор представляет собой холл примерно в десять квадратных метров. В ту пору у него еще не было другого жилья, да и машины, кстати, тоже. Но зато эта ветхая квартира находилась в центре Киева, в пятнадцати минутах ходьбы от желтого филфаковского корпуса Университета, что очень радовало.
Таня подумала, что раз уж он ее муж, то все равно придется как-то спать. И согласилась. Но не смогла выбраться из подвенечного платья. Джокер честно справился со всеми крючками на спине и распорол лезвием ту белую нитку, которой в одном месте был прихвачен лиф. Но уж на этот раз он добычу из рук не выпустил и, отбросив все свои манеры, повел дело так, что немка на месте Тани сочла бы себя изнасилованной и подала бы на своего благоверного в суд. Вот этот самый контраст между маленькими холодными ступнями в носочках и грубым беспардонным натиском оказался фирменным приемом Джокера. В нем словно незапно срабатывал переключатель, и на вид совершенно безопасный, мирно разглагольствующий и безобидно трогающий тебя за локоток аристократ превращался в какого-то грубого гунна. Но, завершив свой варварский набег, Джокер в халате и тапочках шел на кухню и приносил оттуда на разноцветных шпажках маленькие бутерброды. И сколько он ни проделывал этот фокус с Таней, каждый раз она оказывалась застигнутой врасплох. Только раз за разом росли ее негодование и недоверие. Как можно со мной так поступать! Я же мыслящее существо, индивидуальность, у меня же гуманитарный диплом!