Роман с призраком

Вуд Барбара

Она неторопливо села, опираясь на тоненькие руки. Длинные локоны падали ей на плечи. Некрасивое личико Гарриет опухло от слез, однако она перестала плакать и, похоже, уставилась на что-то или кого-то позади меня.

Когда она заговорила, я вздрогнула. Хотя последовавшую неземную сцену окружала какая-то аура достоверности, я не ожидала, что она получится такой завершенной.

— Мне все равно, что говорит отец! — капризно сказала она, выпятив нижнюю губу. — Я останусь здесь и уморю себя голодом, а он этого даже не заметит!

Гарриет

продолжала смотреть сквозь меня, будто слушая незримого человека, затем вскинула голову и сказала:

— Почему Виктору пришлось уйти? Ты же знаешь, что он не должен был так поступать. Отец хотел, чтобы он остался здесь и работал на заводе. Но нет, Виктору надо было сделать по-своему. Надеюсь, в Лондоне ему станет очень плохо! Он поранится и умрет от заражения ядом!

Когда собеседник Гарриет ответил, ее лицо исказила сердитая гримаса.

— Так вот, можешь сказать отцу, что я запрусь в платяном шкафу и уморю себя голодом. Виктор обещал мне, что никогда не уйдет из дома. Он это обещал.

Гарриет Таунсенд пронзила меня полным вызова взглядом. Однако в следующее мгновение вызов сменился испугом, затем страхом, ее глаза стати большими и уста раскрылись. Она была готова заплакать.

— Не бей меня! — молила она, отодвигаясь к другому концу кровати. — Извини! Я не хотела так сказать! Пожалуйста, не бей меня!

Защищаясь, ребенок поднял руки и кричал:

— Не бей меня!

Подавшись вперед, я не к месту пробормотала:

— Гарриет…

Над моей головой загорелся свет. Я обернулась и удивленно захлопала глазами.

— Что ты здесь делаешь?

Я крепко зажмурила глаза, затем открыла их и увидела бабушку, стоявшую в дверях. Она как-то странно смотрела на меня.

— Я… я…

— Ты должна спать, — сказала она.

В комнате было все по-прежнему. Странный свет исчез, Гарриет тоже, и казалось, что резкий холод немного ослаб. Ничего не понимая, я взглянула на бабушку. Разве она ничего не видела? Разве она не слышала?

— Мои… мои шлепанцы, — запинаясь, сказала я, — я пришла забрать свои шлепанцы.

— Я слышала, что ты разговаривала.

— Да. Получилось глупо, я ушибла ногу в темноте. Да вот же они.

Я наклонилась и подняла свои шлепанцы. Затем мы выключили свет и закрыли дверь спальни. Мне хотелось узнать, как долго бабушка стояла здесь и что она услышала. У дверей спальни бабушка чмокнула меня в щеку.

— Спокойной ночи, дорогая. И не отходи далеко от обогревателя, а то простудишься.

Бабушка вошла в свою комнату, выключила маленькую лампочку, и все погрузилось в темноту. Я стояла на верхней лестничной площадке, понимая, что они здесь, но не видела их и переживала мгновения загадочной встречи с Гарриет. Ее жалобный голосок все время звучал в моих ушах.

Что же я видела? Плод своего воображения, возможно, на мою неустойчивую психику оказало воздействие проживание в чужом доме? А что если я ее и в самом деле видела?..

Внизу пришлось ощупью пробираться в темноте, чтобы найти

дверь гостиной. Вдруг откуда-то издалека донесся едва слышный звук. Я покрылась гусиной кожей. Казалось, будто меня навечно заманили в огромную, сырую пещеру. Где-то высоко сквозь древние сталактиты плыли звуки пьесы Бетховена «К Элизе» и отдавались жутким эхом.

— Нет… — невольно прошептала я. Каковы бы ни были истоки этих звуком, у меня не было сил слушать их.

Я отчаянно искала дверь гостиной, и наконец та под напором моего тела отворилась. Но я была не одна. В комнате, прислонившись к каминной полке, стоял молодой человек и улыбался мне. В руке он держал рюмку с каким-то темным напитком.

— Сегодня отвратительная погода, — сказал он, жестом приглашая меня подойти к камину.

Я как идиотка торчала в дверях и глазела на камин. В нем горели поленья и ревел настоящий огонь. Газовый обогреватель исчез. Добрые глаза молодого человека недоуменно уставились на меня.

— Ты промок до нитки, — игриво сказал он. — Так тебе и нужно.

Ничего не понимая, я посмотрела на свои джинсы, футболку, затем оглянулась через плечо. Позади меня стоял еще один молодой человек, он повесил на крючок в коридоре промокшее пальто и стряхнул шляпу о колено. Инстинктивно я прислонилась к серванту. Мое тело онемело, конечности отяжелели и не слушались. Удары пульса отдавались в ушах и, наверно, были слышны во всем доме.

Не знаю, ужас ли придавил меня к серванту, но, когда мимо меня прошел Виктор Таунсенд, я была так заворожена, что не могла даже вздрогнуть, хотя следом за ним ворвался холодный ночной воздух.

— Холод очищает воздух, брат мой, — сказал он звучным голосом, потирая руки над огнем.

Прикованная к месту, я наблюдала, как Джон Таунсенд подходит к шкафу, берет рюмку и наливает из графина янтарный напиток, который сам уже успел отведать. Оба затем выпили за здоровье друг друга и рассмеялись. Они не подозревают о моем присутствии.

Джон и Виктор непохожи. Первый ниже ростом и моложе. Думаю, Джону лет двадцать, Виктору — двадцать два. Первый не так красив, как второй, черты его лица мягче, и он казался добрее, что располагало к нему. Голову Виктора, моего прадеда (как странно представить его в этой роли), украшала грива черных волос, густые баки тянулись до самой челюсти, глаза были большие, глубоко посаженные, брови густые, их разделяла знаменитая борозда. В плечах он шире, чем брат. Его отличала гордая посадка головы.

Одеты оба были похоже и поразительно модно, будто они соперничали по части одежды. Их костюмы конца девятнадцатого века — темные сюртуки и брюки в тонкую полоску — говорили о том, что братья отличаются вкусом и хорошими манерами.

— Вижу, что за время пребывания в Лондоне ты к этому не потерял вкус, — сказал Джон, наблюдая, как Виктор наливает себе еще одну рюмку.

— Брат, меня не было всего один год. Ты говоришь так, будто ожидал увидеть меня совсем другим человеком.