Роман-трилогия «Остров Русь»
Шрифт:
— Резонерствуешь! — отмахнулся от него Кубатай, и принялся торопливо раздеваться.
— Илья, Добрыня! — крикнул Иван, — хватайте его!
Двое богатырей ринулись к Кубатаю, а Иван рванулся за Смолянином, который тем временем мелкими шажками крался на корму. На подмогу Ивану Алеша подоспел. Вдвоем они вмиг скрутили толмача трудолюбивого.
— Отпустите, ослы былинные! — блажил Кубатай в руках богатырских, — ну что из того, что русалки они? Зато — блондинки!
— Терпи, джигит, а то мертвым будешь, — приговаривал Илья, нежно руки Кубатаю заламывая да кушаком связывая. — Еще спасибо мне скажешь.
А
— Ребята, отпустите, — взмолился Кубатай жалобно, а Смолянин только молча скрежетал зубами, да все норовил Ивана за руку укусить.
— Что нам делать с ними, Ваня? — вскрикнул Добрыня растерянно.
— К мачте их привяжем, — принял тот решение, благо на плоту имелся целый рулон запасных лиан, старательным Смолянином заготовленный.
Подтащив чужестранцев к мачте и, стараясь не слушать ни их жалобных стенаний, ни соблазнительных песен морских дев, богатыри с усердием принялись за работу. Но уже через минуту Иван почувствовал, как ноги его подкашиваются, и предательские мысли в голову лезут: «К чему все это? Не лучше ль отказаться мне от суеты бессмысленной? Не лучше ль броситься в воды ласковые, чтобы познать объятия прелестные?»
Шагнув было в сторону, последним усилием воли стряхнул Иван на миг пленительные чары и вскрикнул не своим голосом:
— И меня вяжите!
— И меня! — глухо отозвался Илья, безвольно опуская руки.
Проникшись ответственностью момента, Добрыня принялся бегать вокруг мачты, накрепко привязывая к ней пятерых своих товарищей. Закончив с этим, он схватил брошенный шест и, ловко им орудуя, направил сбившийся было плот на верный курс.
Расслабившись и тут же окончательно ошалев от призывного русалочьего пения, Иван вскричал с поразительной убежденностью в голосе:
— Не ври, Иван, — ответил Добрыня укоризненно, продолжая орудовать шестом, — ужель, думаешь, поверю я тебе? Ужель думаешь, сам я каменный? Насилу сдерживаюсь! Очень я Забаву Путятишну люблю. Если бы не это, давно бы в воду прыгнул.
Лишь сказал он слова эти, как зашатался листом осиновым, заплакал и, вскрикнув: «Простите, ребята, не выдержал!», — кинулся в бездну смородиновую.
Вспенились воды, забурлили, потускнело солнце, заклубились тучи в небе ясном, гром ударил, сверкнула молния! И раздался из пучины смех царя морского, словно гул лавины горной раскатистый.
Завертело плот как щепку малую в океане-море безбрежном.
То ли в реве волн не слышны стали песни русалочьи, то ли Добрыню заполучив ушли они на дно морское, только очнулись тут наши путешественники от влечения извращенного и осознали свое аховое положение.
— Пресвятая Богородица! — вскричал Алеша Попович, — не дай рабам своим в стихии водной без покаяния сгинуть!
— Даже с покаянием, все равно не дай! — уточнил его просьбу Иван.
Тут гладь речная успокоилась, солнышко из-за тучи выглянуло.
— Услышала меня Богородица! — умилился Алеша.
— А что толку, — отозвался Илья, — не утонем, так с голоду помрем. Отвязать нас некому.
Вдруг поверхность реки всколыхнулась, и прям из воды на плот выскочил молодец златокудрый с гуслями на лямке.
Наши путешественники выпучили глаза.
— Ты кто такой будешь? — подозрительно спросил Илья.
— Садко буду, —
— Пошто так? — поинтересовался Иван.
— Купцом я на суше был, — объяснил вновь прибывший. — Царь морской меня приветил, обучил, как об заклад биться, да выигрывать. Много я на том заработал, торговать стал, богатство нажил. Да выяснилось, что не без корысти царь меня одарил: вскорости к себе забрал — песни петь.
— Слыхал я такую байку, — вмешался Илья.
— Байку! — фыркнул Садко, — тебе б такую байку! Сколько лет света белого не видел!
— А теперь чего же тебя царь морской отпустил? — спросил Иван.
— Богатырь тут утоп, Добрыней назвался, — объяснил Садко, — приглянулся он царю морскому, тот мне отпуск и оформил кратковременный.
— Добрынюшка! — горестно покачал головой Алеша. — Эх, Добрынюшка!
— Когда ж его царь морской отпустит? — спросил Иван.
— А черт его знает. Я вот седьмой год у него служу, а в отпуске впервые.
— Да, — протянул Иван. И тут встрепенулся. — Слушай, Садко, чего ж мы с тобой в неудобности такой беседуем? Отвяжи ты нас?
— А чего дадите?
— Да ты что? Ужель плату за спасение взымешь?
— А как же! Я ж купец по жизни. Задарма и пальцем не шевельну.
— Ну ты!.. — начал было Иван, но Илья, смекнувши, что лучше плату платить, чем на дне речном гнить, опередил его.
— Меч богатырский возьмешь?
— Меч? — заинтересовался Садко. — Покажь?
— Подойди да глянь.
Садко опасливо приблизился к привязанным и вынул из ножен Ильи меч булатный.
— Хорош, — одобрительно покачал он головой. — Камушки на рукояти самоцветные... Да только не цена это.
— Почто так? — удивился Илья.
— Меч твой я и не отвязывая взять могу. Да вот уж и взял. Что сделаешь?
— Ах ты тать бесчестный!
— Брось, богатырь. Не серчай. Бизнес такая, брат, штука... И самому стыдно, а что поделаешь... Посуди — отвяжу я вас, только меч получу — да и то, может обратно отнимите. А не отвяжу — вон сколько у вас добра разного. И мечи, и щиты, и луки, и колчаны. Цены им нет!
И Садко-богатый гость, осыпаемый проклятиями богатырскими, принялся деловито пленников оббирать, да в кучку добро складывать. До Смолянина добравшись сказал печально:
— Что ж ты, добрый молодец, бедный такой? И взять-то с тебя нечего!
— Да мне, чувак, и не нужно ничего, — ответил Смолянин искренне. — Я ж приезжий. А там, откуда я прибыл, все, что мне надобно, есть.
Остановился Садко, призадумался. Ударил в гусельки, да и пропел задушевно:
Ой как прав ты, чужеземец, хоть ты млад — да мудр. Не желай того что есть, или сверх того! Через жадность я на дне морском мыкаюсь, Против волюшки служу в шутах гороховых. А дне морском есть все, что мне надобно: Яства сладкие да девы красные, И от вас, богатырей, выкуп не нужен мне, То инстинкт взыграл частнособственнический...