Роман в лесу
Шрифт:
— Вы причинили мне боль, — сказала Аделина, — но не оскорбили меня.
Затем она сообщила ему некоторые подробности о монастыре. Теодор постарался затаить печаль, одолевавшую его при мысли о близкой разлуке, и вместе с Аделиной спокойно обсуждал ее планы. Рассудок постепенно брал верх над чувствами, и он понял теперь, что план, ею предложенный, в самом деле может дать ей шанс избежать опасности. До его сознания дошло наконец то, что поначалу отказывался понять взбудораженный рассудок: на основании возведенных на него обвинений его могли осудить на смерть, так что, даже если бы они поженились, Аделина не только лишилась бы защитника, но и, несомненно, подверглась бы гнусным домогательствам
— Я принужден лишить себя даже этой печальной радости, — сказал он, — ведь мои письма могли бы выдать маркизу ваше убежище. Но как я выдержу беспокойство и неопределенность, на которые меня обрекает мое благоразумие! Если вы окажетесь в опасности, я не буду об этом знать… Впрочем, если б и знал, — сказал он, бросая на нее горестный взгляд, — все равно не мог бы полететь вам на помощь. О изощренное терзание! Только сейчас я постигаю весь ужас тюрьмы… только сейчас узнаю всю цену свободы!
Этот взрыв чувств был прерван жестоким приступом душевной муки; он поднялся со стула и быстро заходил по комнате. Аделина сидела, подавленная тем, как описал Теодор свое заключение, и мыслью, что ей предстоит, быть может, жить в ужасном неведении о его судьбе. Она видела его в тюрьме… бледного… истощенного… в кандалах; видела, как маркиз обрушивает на него свою месть… и все это — из-за его благородных усилий помочь ей. Теодор, встревоженный выражением тихого отчаяния на ее лице, опустился на стул с нею рядом и, взяв ее руки в свои, хотел сказать что-то ободряющее, однако слова не шли у него с языка и он мог только облить ее руку слезами.
Их горестное молчание было нарушено прибытием кареты, и Теодор, встав, подошел к окну, глядевшему во двор. Ночная тьма мешала разглядеть, что происходит снаружи, но из гостиницы вынесли фонарь, и он увидел карету, запряженную четверкой; несколько слуг придерживали лошадей. Тут же появился господин в коротком плаще; он вышел из кареты и направился прямо в дом — несколько мгновений спустя Теодор услышал голос маркиза!
Он бросился к Аделине, совсем потерявшейся от ужаса, как вдруг дверь распахнулась, и маркиз в сопровождении офицеров и нескольких слуг вступил в комнату. Он увидел Теодора, склонившегося над Аделиной с выражением невыносимой тревоги, и в глазах его вспыхнула ярость.
— Схватить изменника! — вскричал он, обернувшись к офицерам. — Как вы смели позволить ему так долго здесь оставаться?
— Я не изменник, — твердым голосом произнес Теодор, с достоинством человека, чья совесть чиста. — Я защитник невинности той, которую маркиз хотел погубить.
— Исполняйте приказ! — рявкнул маркиз офицерам.
Аделина вскрикнула и крепче сжала руку Теодора, умоляя офицеров не разлучать их.
— Нас можно разлучить только силой! — сказал Теодор, озираясь в надежде увидеть что-нибудь пригодное для защиты, но ничего подходящего не нашлось. В этот момент его окружили и схватили.
— Трепещите моей мести! — крикнул маркиз Теодору, вцепившись в руку Аделины,
— Я презираю ваше мщение, — вскричал Теодор, — и страшусь лишь угрызений совести, но покарать меня таким образом вы не властны, зато ваши пороки обрекут вас на эти терзания.
— Немедленно уведите его и убедитесь, что он крепко связан, — сказал маркиз, — скоро он узнает, как может страдать преступник, имевший дерзость провиниться.
Теодор с воплем «О Аделина, прощай!» силой выведен был из комнаты, Аделина же, которую голос и самый вид Теодора в этот последний миг заставил опомниться от полубеспамятства, упала к ногам маркиза и, рыдая в отчаянии, стала просить его сжалиться над Теодором; однако ее мольбы за соперника, казалось, только разбередили гордость и еще усилили ненависть к нему маркиза. Он призывал возмездие на голову юноши и сыпал проклятьями, слишком ужасными для слуха Аделины; заставив девушку встать, маркиз постарался усмирить ярость, разбушевавшуюся в его сердце при виде Теодора, и вновь обратился к ней с обычными изъявлениями восхищения.
Бедная Аделина, не слушая обращенных к ней слов маркиза, продолжала просить его за несчастного своего возлюбленного, но вдруг испугалась выражения ярости, вновь исказившего лицо маркиза, и, собрав последние силы, вырвалась из его рук и отскочила к двери; однако он схватил девушку за руку прежде, чем она успела добежать до нее, и, не обращая внимания на вопли о помощи, усадил на прежнее место и собрался что-то сказать, как вдруг из коридора послышались голоса, а вслед за тем в комнату вступили хозяин и хозяйка постоялого двора, потревоженные криками Аделины. Маркиз повернулся к ним с самым свирепым видом, спросил, чего им здесь нужно, и тут же, не дожидаясь ответа, приказал им следовать за ним. Они вышли, и в двери щелкнул замок.
Аделина подбежала к окнам, они не были закрыты ставнями и выходили во двор гостиницы. Снаружи все было погружено во тьму и безмолвие. Она стала громко звать на помощь, но никто не появился, окна же оказались слишком высоко, так что ускользнуть отсюда было невозможно. Она металась по комнате в глубочайшем ужасе и отчаянии, то замирала, прислушиваясь, — ей казалось, что она слышит снизу голоса, чью-то ссору, — то вновь ускоряла шаги, движимая тревогой.
В таком состоянии она оставалась около получаса, как вдруг с первого этажа донесся ужасный шум, перешедший поистине в гвалт. Люди бегали по коридорам, то и дело хлопали, открываясь и закрываясь, двери. Аделина опять стала звать кого-нибудь, но ответа не было. Ей тотчас представилось, что Теодор, услышав ее крики, сделал попытку броситься ей на помощь, офицеры же воспрепятствовали этому. Зная их неистовство и жестокость, она вся сжалась от страха за жизнь Теодора.
Снизу доносились яростные голоса мужчин и женский визг; она поняла, что там идет битва, ей показалось даже, что она слышит звон шпаг; образ Теодора, умирающего от руки маркиза, совершенно завладел ее воображением, и ужас неизвестности стал несносен. Она сделала отчаянную попытку взломать дверь и опять звала на помощь; но ее дрожащим рукам не хватало силы, а в доме, по-видимому, все были слишком заняты, чтобы услышать ее. Зато она услышала сквозь сумятицу звуков громкий вскрик, и до нее отчетливо донеслись чьи-то стоны. Ее страхи подтвердились, и она совсем ослабела; без памяти, почти бездыханная, она упала на стоявший у двери стул. Мало-помалу шум угасал, пока не стих вовсе, однако никто не пришел к ней. Вскоре голоса перенеслись во двор, но у нее не было сил пересечь комнату и хотя бы только спросить о том, что ей так важно и так страшно было узнать.