Роман в социальных сетях
Шрифт:
Она сидела в одиночестве перед бутылкой красного вина, и было не похоже, что кого-то ждала. Яркая, вызывающе крашеная блондинка, она с привычным равнодушием отворачивалась, ловя мужские взгляды. Она не производила впечатление скучающей дамы, пришедшей в поисках приключений, она знала себе цену, точно на ней висело объявление: «Дорого. Прежде чем глазеть, оцени карман». Вечер был в уже разгаре, у оркестра медленно топтались пары. Дождавшись, пока она откажет третьему кавалеру, отходившему со смущенной улыбкой, Олег Держикрач поднялся из-за стола.
— Вы преступно красивы, — проговорил он с высоты своего роста.
Она подняла глаза, будто возвела к небу.
— И вы пришли меня
— Только на один танец.
Она улыбнулась.
— У меня ощущение, что я лезу на колокольню, — положила она ему руки на плечи, когда они вышли к эстраде.
— Звонарь будет вам рад, — закружил он ее.
Олег Держикрач был прекрасным танцором, и хотя давно не практиковался, сразу дал почувствовать, что партнерша в опытных руках. Когда они вернулись к ее столику, Олег Держикрач без приглашения сел, и, щелкнув пальцами, заказал шампанское. Он был любезен, мил и, угадывая желания, превзошел себя, как в свои лучшие годы, когда читал настроение, как открытую книгу, расхаживая с фонарем по темным аллеям чужого подсознания. Они ушли за четверть часа до закрытия, оставив лысоватому метру щедрые чаевые, а в такси молчали так громко, что водитель то и дело оборачивался.
— Прекрасный вечер, — проворковала она у подъезда. — Не хочется его заканчивать. Поднимемся ко мне?
Ее глаза засмеялись, и Олег Держикрач прочитал в них то, что было понятно и без слов.
— На чашку кофе? Как-нибудь в другой раз. Прощайте.
И повернувшись, зашагал в темноту.
Олег Держикрач любил жену и никогда ей не изменял.
Когда он вернулся, жена уже спала, а на плите его ждал холодный ужин. Олег Держикрач быстро разделся, но прежде, чем лечь в постель, зашел в интернетовскую группу.
«Я не старик», — ответил он «Даме с @».
«Диагнозы раздавать полдела, — говорил ему отец. — Например, жалуется больной, что жизнь наблюдает будто со стороны, что все происходит будто не с ним. Деперсонализация? А вдруг у него философский склад ума? Вдруг он рефлектирует? Или жалуется, что живет будто во сне. Дереализация? А может, в нем пробуждается буддист? Между религией и психиатрией грань тонкая. Мы же как судим — жалуется, значит наш профиль. А способны мы в чужую шкуру залезть? Способны вчувствоваться? В юности напротив моего дома, окно в окно, была больница с длинным коридором, по которому вечно бродили серые халаты. И каждый вечер кто-нибудь из больных, встав к решетчатому окну, тоскливо смотрел на меня, на мою насквозь просвечивающую комнату, так мне что приходилось задергивать штору. Шли годы, больные менялись, но, передавая вахту у окна, глядели все с той же неизбывной печалью, став для меня причиной раздражения. Я никак не мог свыкнуться с этим постоянным напоминанием о страданиях, и подумывал даже переехать. Пока однажды не отравился какой-то дрянью, и по «Скорой» не загремел в ближайшую больницу, где, подойдя вечером к решетчатому окну, смотрел на свою комнату, в которой горел впопыхах оставленный свет. Выписавшись из больницы, я смотрел теперь на больничное окно другими глазами и больше не задергивал штор».
Вспоминая отца, Олег Держикрач нервно крутил сигарету и думал, что тот был прав только наполовину — есть схемы, методики, которые разрабатывают теоретики, чтобы практикующий врач мог их применять. К тому же невозможно понять другого, как себя, невозможно примериться к каждому, когда в отделении лежит несколько десятков, сменяя друг друга, так что на всех никого не хватит. Однако Олег Держикрач считал своим долгом по мере сил следовать завету отца, принимая в своем кабинете, старался проникнуть в чужую душу, ощупывая в потемках каждый ее уголок, примеряя
— Мы же как проститутки, — жаловался он жене. — Знаешь, сколько приходится через себя пропустить.
— Бедненький, тебе сложнее, нельзя расслабиться и получить удовольствие.
Ему часто приходилось изображать сочувствие, соблюдая внутри дистанцию, давать советы, которым бы он сам не следовал, но он ясно видел — так будет легче перенести страдания, а разве не в этом была его цель, как врача? «Все терпят, все приспосабливаются, — часто убеждал он, играя в искренность. — Думаете, мне не приходится? Это же закон жизни, эволюции. А разве церковь не призывает к смирению?» Однако в интернетовской группе, не скованный врачебной этикой, он хотел донести иную истину, в которую слепо верил:
«Не слушайте тех, кто говорит: «Все же делают то-то и то-то, значит, и вы должны». Вы не все! И чем раньше вы осознаете себя личностью, тем быстрее начнете собственную жизнь».
«А работать кто будет? — съязвил «Иннокентий Скородум». — Только личностью себя осознают, а тут сортиры чистить!»
«Связывать род занятий с личностной самооценкой — распространенное заблуждение. Если вы внутренне свободны и уверены в себе, то почему бы и не чистить?»
«А вы пробовали? — вмешался «Раскольников». — Гальюн на три очка, куда вся рота справляет нужду? Это даже не свинарник, наше дерьмо злее, самую душу пробирает. А сапогом по лицу получали?»
Прочитав это, Олег Держикрач смутился.
«Жизнь всех ломает, шьет под себя, а выкройки у нее — ого-го какие! — добивал его «Иннокентий Скородум». — Бывает, попадается бракованный материал, но обыкновенно сошьют какой-нибудь дурацкий колпак, и называют его цивилизованным платьем».
Олег Держикрач окончательно растерялся. Здесь ему не помогал профессиональный опыт, в группе он был равный среди равных, как ребенок, принимая близко и обиды, и похвалы.
«Конечно, мир уродлив, но цивилизация еще пребывает в младенчестве, — начал оправдываться он, будто был виноват в ее возрасте. — Однако при всех обстоятельствах мы должны оставаться людьми, должны стремиться быть лучше, самосовершенствоваться. И тогда мы увидим небо в алмазах».
«Этим словам сто лет, — встряла «Зинаида Пчель». — И что мы увидели? Две Мировые войны, миллионы убитых… А ядерный гриб? Это и есть небо в алмазах?»
Это понравилось «Иннокентию Скородуму» и «Зинаиде Пчель».
«Прогресс? — приписала последняя. — Вместо конюшен стоянки, вместо лошадей машины, вместо писем мобильные, а хвалятся все также рысаками, встречают по одежке и сравнивают банковские счета. Как было нутро гнилое, так и осталось».
Это понравилось «Иннокентию Скородуму» и «Раскольникову».
— Как они не понимают, — жаловался Олег Держикрач жене. — Они говорят о том, как есть, а я о том, как должно быть.
— Кто «они»? — недоумевала жена.
— Да все…
Несмотря на профессию, Олег Держикрач так и не научился врать. Ему стало неловко.
— Ты же понимаешь, все меняется, а люди в большинстве своем этого не замечают и живут привычками, — перевел он разговор. — Была у меня пациентка, ненавидела велосипедистов: «В парке с ребенком погулять не дают, на дороге под колеса бросаются!» Знаешь, что я рекомендовал? Пересесть на велосипед! Через неделю от ее фобии не осталось и следа. Кстати, у нас новенький появился, забавный экземпляр.