Роман в сонетах (сборник)
Шрифт:
А это – было после.
55
Поставлю “largo appassionato”
Бетховенской сонаты номер два.
Я знаю к этой музыке слова:
“Гранатовый браслет” читал когда-то,
И все приемлю. Жизнь всегда права.
И вечная любовь не виновата.
И цвет кроваво-красного граната
Красив, как горы, море и трава.
Не для меня торжественность трагедий.
И
Целую след твоих прекрасных ног,
То потому, что радуюсь победе:
Победе Солнца над холодной тьмой,
Твоей, Любовь, победе надо мной.
56
“Если бы глупец был последователен в своей глупости, то он стал бы мудрым.”
Воспоминанья наших прежних встреч
Меня тревожат яркостью своею,
Как будто то, что не сумел сберечь,
Беспомощный, я возвратить сумею.
Глупец! Зачем я дал себя увлечь?
С тех пор я только с каждым днем глупею,
Стремясь безумной музыкой облечь
Такую же безумную идею.
Но мне давно и хорошо знаком
Простой диалектический закон,
Что делает возможной невозможность:
Все надо до предела довести —
Там даже глупость сможет перейти
В свою прямую противоположность.
57
Я был навязчив. Ты меня прости.
Я “слишком щедр” и – “получаю сдачи” —
И должен справедливость соблюсти —
Не стать беднее и не стать богаче.
Я надоел. Ты говоришь: пусти.
Я надоел. Но я не мог иначе.
Откуда знать мне, как себя вести,
Чтоб избежать подобной неудачи?
Я надоел. Я был красноречив.
В тщеславном поэтическом угаре
Я цену набивал себе, забыв,
Что я – не зазывала на базаре.
Что ставший из товарища – товаром
Сгниет, но взят не будет даже даром.
58
Тогда я волновался, но не так.
Тогда все было как-то проще, легче.
Теперь же я теряюсь, как дурак,
Боясь значенья каждой нашей встречи.
Боюсь огня, который сеет мрак
В безжалостной борьбе противоречий.
Боюсь, как сознающий слабость враг
Боится неизбежности увечий.
Мне жаль себя: мне жаль, моя любовь,
Пролить тобой наполненную кровь
Без
Я жить сейчас хочу, как никогда.
Так пощади меня, моя беда,
Не торопись с губительным ударом.
59
Портик музея Арктики:
Классика и колонны.
Как далеки от практики
Прежних веков каноны.
Физики, математики,
В технике чемпионы,
Мы позабыли аттики
Портики и канцоны.
Но здесь, в ресницах взор тая,
Утром ты ходишь мимо,
Как итальянка гордая
Мимо развалин Рима…
И вновь я – в какой-то мере —
Данте Алигиере.
60
Ты, как земная женственность, красива,
А женственна, как тысяча богинь.
Такая красота, как блеск залива
В сгущенном зноем мареве пустынь.
Такая красота тоской призыва
Влечет к себе, как высота и синь,
Когда целует ноги нам крапива,
Когда дурманит голову полынь.
Достаточно взглянуть, чтоб убедиться,
Что для меня – ты слишком хороша:
Что должен не молить я, а молиться,
Благоговейно и едва дыша.
И я молюсь. Но ты мне, как ни странно,
Становишься все более желанна.
61
“Одной любви музыка уступает,
Но и любовь мелодия…”
Без тебя я к стихам был бы глух —
Ты вдохнула в меня вдохновенье:
Ты наполнила дух мой и слух
Ароматом, похожим на пенье.
Я ослеп: мир померк и потух,
Фоном став твоего появленья.
Только музыкой выразишь тут
Впечатление от впечатленья.
Только музыка, только любовь
В людях делает радостью боль
И познанием – горечь страданья.
Ей владея, владеет мудрец
Абсолютным паролем сердец,
Возведенным в закон мирозданья.
62
Страдая, люди обращались к музам,
И музы утоляли боль людей:
Страданье становилось легким грузом,
Как камень, вес теряющий в воде.
И вдруг забыв о собственной беде,
Сердца повиновались тайным узам,