Роман века [вариант перевода Фантом Пресс]
Шрифт:
Сидеть у себя в номере не было сил. Одевшись потеплее и заменив туфли на резиновые сапоги, я отправилась в длительную одинокую прогулку вдоль моря для обретения душевного равновесия.
Море не подвело. Уже где-то под Гдыней мне удалось обрести — нет, не равновесие душевное, но хотя бы способность хоть как-то обдумать создавшуюся ситуацию. Столько раз в жизни меня обожали, ублажали и потом бросали, столько раз приходилось испытывать самый широкий диапазон самых противоречивых чувств, столько раз потом занималась я анализом этих чувств, что определенный опыт в этой области у меня
Границу переходить я не собиралась и повернула обратно к Сопоту. Погода испортилась. Поднялся сильный ветер, черные тучи затянули небо, и из них что-то посыпалось. Ну прямо февраль, совсем на май не похоже. Замерзла я страшно, но холод не остудил клокотавшую во мне лаву. Идти на ужин в таком состоянии не имело смысла, кусок в горло не пойдет. И заснуть я не смогу, тоже ясно. Поскольку все мои попытки самостоятельно разрешить проблему оказались тщетными, спрошу его прямо. И немедленно! Поставлю вопрос ребром — или она, или я! Так и сделаю! «И я решительно повернула к „Гранд-отелю“.
Уже на лестнице я спохватилась, что вид у меня неподходящий для решительного разговора с любимым мужчиной. Мокрые пряди волос выбились из-под теплой шали и сосульками свисали на лоб, нос излучал красное сияние, а остальные части лица наверняка посинели или даже позеленели. Надо хоть как-то привести себя в порядок. Косметичка была у меня с собой, и я не раздумывая свернула в сторону, к женскому туалету, зная, что он находится в конце коридора.
Туалет оказался на ремонте, но заперт не был, и зеркало висело. И хорошо, что на ремонте, значит, никто из проживающих в гостинице мне не помешает и не грозит встреча с этой самой…
Вынув расческу, я принялась яростно терзать слипшиеся космы, как вдруг до меня донеслись какие-то звуки. Прислушалась — кто-то разговаривал. В чем дело? В туалете никого не было, акустика в наших гостиницах та еще, но все-таки не до такой степени, к тому же „Гранд-отель“ довоенной постройки, так что слышимость у него должна быть в норме. Рука с расческой замерла, я напрягла слух и в мужском голосе узнала знакомый. Марек!
И тут же поняла, почему так хорошо слышны голоса. Рабочие вынули часть канализационной трубы, соединяющей туалет с номерами, причем вместе с куском стенки, так что образовалась дыра в полкирпича, через которую отчетливо доносились голоса из соседнего номера. Из номера этой дряни!
Зажав расческу в одной руке и косметичку в другой, я наклонилась к дыре, вся обратившись в слух, а клокотавшая во мне лава чуть было не задушила меня. Сомнений не оставалось — Марек был в ее номере. Разговаривали
— Но почему, почему? Может, я слишком навязчива…
Эта мерзкая жаба еще сомневается! Еще как навязчива!
А та продолжала воркующим, утробным шепотом:
— Не верю, ни за что не поверю, что ты меня не хочешь! Ты же видишь, я… Ну какое еще нужно доказательство, что я без ума от тебя?
Интересно, какие она до этого приводила доказательства?!
От ее завлекающего, страстного шепота мне стало нехорошо, и я лишь потому не пала трупом на месте, что само место показалось мне не очень подходящим для того, чтобы здесь закончить свой жизненный путь. Не романтичное место…
А эта пиявка все искушала, шепот ее становился все более страстным и настырным, сколько можно, он уже понял, отцепись, оставь его в покое! Бывают же бабы без стыда и совести!
— Перестань! — вдруг раздался голос Марека. Странный какой-то голос, сдавленный, на его не похожий. Я аж подпрыгнула и запуталась волосами в свисающей с потолка проволоке.
А за стенкой все стихло. Оборвался страстный шепот. Заткнулась, наконец! Любая заткнется, если на нее так рявкнуть.
Какое-то время за стеной было тихо. Потом послышался испуганный голос обольстительницы:
— Что случилось? Что с тобой? Мне и самой интересно было знать, что случилось. Почему он молчит? Может, помер, не вынеся соблазнов? Или укоров совести? Что-то там, за стенкой, происходило. Скрипнули пружины матраса, не иначе как эта гарпия опять кинулась на него, потому что вновь раздался голос Марека — странный голос, прямо замогильный какой-то:
— Оставь!
— Но почему? — не унималась пиявка. — Что такое?
Марек разъяснил тем же драматическим, нет, трагическим загробным голосом:
— Я не хотел говорить… В этом трагедия моей жизни…
Какая еще трагедия? О чем он? Не обо мне ли?! Вампирша впилась мертвой хваткой:
— Какая трагедия? Скажи! Ах, не молчи же так! Ты должен мне сказать!
Напряженное молчание повисло в комнате. Я тоже затаила дыхание.
— Видишь ли, — раздался, наконец, надломленный голос Марека, — тяжело в этом признаваться… Я не хотел говорить, но ты сама вынуждаешь меня. Видишь ли, состояние моего здоровья… Мое несчастье в том, что я импотент. Понимаешь?
Не знаю, как вампирша, но я была так потрясена, что с трудом удержалась на ногах. Что он такое несет? Один из нас явно сошел с ума, он или я. Или… зачем-то ему надо выдумать такую чушь. А может, он выздоровел, но как-то не заметил этого, молнией пронеслось в голове. Глупости! Значит, для чего-то ему надо было выдумать такую чушь. Для чего же? Издав сдавленный крик, гетера отшатнулась — опять скрипнули пружины матраса. Там вновь воцарилось молчание. Не позавидуешь этой твари, в глупейшем положении она оказалась. Интересно, что предпримет теперь?