Романовы forever
Шрифт:
– Уверен, что не настолько сильно, как я, – пробормотал Николай Константинович, доставая из-под кипы документов затертую на сгибах дорожную карту. Пока Столыпин хвастался своим умением проводить переговоры, император решил внести пару поправок в будущий маршрут своего секретного путешествия. – Напомни, когда первый эфир?
– Девятого мая.
– Полагаю, такое важное событие, как начало конкурса на звание жениха великой княжны, заслуживает достойного обрамления. Пометь себе где-нибудь: запустить 9 мая фейерверки.
– Будет сделано! – Столыпин тут же поставил напоминание в своем перстне-разумнике. –
– Думаешь, успеем до дня рождения Кати? – не удержался от вопроса Николай Константинович. – Очень хочется успеть.
– Вашвеличество, гарантирую, что успеем! – воскликнул Столыпин. – В противном случае я сдам свой ключ обер-камергера!
Император усмехнулся краешком рта.
– Нет уж, если что и сдавать – то твой магнитный пропуск, Семенушка.
Николай Константинович очень не любил угрозы, но тут случай был особый.
Его предок и тезка, Николай Второй, получил трон в двадцать шесть лет. Потом традиция прервалась. Сын Николая Второго Алексей правил до самой своей смерти в тысяча девятьсот шестьдесят пятом. В том году его наследнику, Константину, исполнилось как раз двадцать шесть – традиция неожиданно возобновилась. Когда столько же стукнуло следующему Романову – цесаревичу Николаю, нынешнему правителю, Константин в возрасте пятидесяти шести лет отрекся от престола. Со словами: «Стране нужна свежая кровь, динамика, стремительность и нестандартные решения, а такие под силу лишь молодым правителям», – Константин Алексеевич передал скипетр и державу сыну и сбежал в свою скромную резиденцию на берегу Черного моря, где отпустил бороду и не на шутку увлекся садоводством, а также виноделием.
Теперь наступало время Николая Константиновича. Журналисты, умеющие считать, все чаще спрашивали, будет ли в следующему году продолжен обычай передачи власти двадцатишестилетнему наследнику, точнее, наследнице. Император пока отмалчивался, не желая раскачивать лодку, в которой сам находился.
Но в глубине души Николай Константинович ждал отречения от престола так же сильно, как когда-то – запуска в серийное производство «танцующего «русско-балта» с улучшенной пневмоподвеской, на разработку которой он потратил много лет. А оставлять государство на одинокую несчастную девушку, которая того и гляди объявит войну второй величайшей стране мира, было по меньшей мере неразумно.
Император сложил дорожную карту и убрал ее в нижний ящик стола.
– Хорошо, Семен, давай обсудим расписание на сегодня.
– Конечно, вашвеличество. – Столыпин, изрядно напуганный перспективой лишиться магического пропуска, перестал его лихорадочно прятать в спасительных объятиях купидончиков и активировал свой перстень-разумник. Кольцо послушно воспроизвело над собой голубоватую тактильную голограмму в виде календаря. Столыпин тут же принялся нажимать числа пальцем. – Через двенадцать минут у вас встреча с испанским послом доном Карраско…
– О нет, только не этот матадор! Опять заплюет мне весь стол. Надоел хуже горькой редьки. Будет выпрашивать корабли для аннексии Венесуэлы. Ходит ко мне чуть ли не каждый божий день. – Николай Константинович резко вышел из-за стола. – Я этому дону Карраско сразу сказал,
– Отменить встречу?
– Нельзя, – мрачно ответил государь. – Их королю это не понравится. Международный скандал выйдет. Придется терпеть. И мягко уходить от ответа. Дальше?
– Дальше – граф Роберт Вяземский с прошением…
– Что этому повесе нужно?
– Во Францию хочет, вашвеличество. Послом.
– Ну еще бы. Я бы удивился, если бы он пожелал посольствовать где-нибудь в Сомали. Понятно. Что еще?
– Встреча с патриархом Доброжиром, будет уговаривать вас покреститься…
– Не буду я креститься! – Будь Николай Константинович чуть менее сдержанным, ударил бы сейчас кулаком по столу. – Дед мой провозгласил равнозначность всех религий на территории Российской империи, и я не собираюсь нарушать установленные им правила. Монарх должен оставаться в стороне от любых вероисповеданий! Пусть этот Доброжир хоть полдня краснобайствует.
– Нет, полдня ему не удастся краснобайствовать, потому что в два часа у вас – награждение в Большом Тронном зале. Орден Рукопожатия, орден Хохломы, орден Подвески.
– Ага! Хоть что-то приятное.
Орден Рукопожатия ввел тот самый антирелигиозный дед Николая Константиновича, оставшийся в истории как государь Алексей Миротворец. Вообще-то в детстве цесаревич Алексей любил все военное, в том числе солдатские щи и черный хлеб, про которые говорил: «Вот это вкусно, не то что наш обед». Однако чуть позже Алексей Николаевич оказался с неофициальным визитом в Китае, где как-то вдруг проникся идеями буддизма и всеобщего равенства. После Великого азиатского путешествия он шокировал весь мир своей женитьбой на простой служанке и странным для русского монарха желанием дружить со всем миром. При Алексее Николаевиче диковатая Россия наконец-то расслабилась и широко улыбнулась своим соседям.
Орден Хохломы учредил отец нынешнего императора. Константин Алексеевич, он же Константин Великолепный, прежде чем посвятить жизнь борьбе с виноградными блошками в условиях влажных субтропиков, прославился благодаря своей любви ко всему прекрасному и, в частности, дизайну. Он стал одним из основателей стиля «русский модерн»; при нем зародились и получили всемирную известность российские компании, специализирующиеся на интерьере (в частности, межконтинентальный гигант «Хохлома»); именно Константин Алексеевич затеял невиданную по своим масштабам государственную программу «Разумная изба». Девиз программы, на которую ежегодно выделялись из бюджета огромные деньги: «Просторный, красивый, современный дом для каждого жителя империи». При Константине Великолепном Россия стала яркой и впечатляющей.
Орден Подвески был личной придумкой самого Николая Константиновича. Полное название награды – «Прогрессивный орден Пневматической Подвески»; вручали ее за особые достижения в науке и технике.
– В три часа – обед с премьер-министром в Арапской столовой. Вы будете с Мелиссой Карловной тет-а-тет – великая княжна сообщила, что останется до вечера в конюшнях Царского Села.
Император покачал головой:
– Снова обедаю с госпожой Майер? Да когда же эта женщина угомонится?