Романовы. Запретная любовь в мемуарах фрейлин
Шрифт:
Впрочем, однажды находчивость и бесстрашие Учи перед монархом сыграла на руку самому императору и, ни много ни мало, помогла не уронить честь державы. Писатель Чабуа Амиреджиби, вспоминал, как после аудиенции, которой Николай Второй удостоил иностранных послов, был устроен карточный турнир.
За одним столом с российским государем сидели послы Англии, Франции и Германии. Во время одной из партий фортуна отвернулась от самодержца. Рассчитываясь с партнерами, в пылу азарта Николай Второй уронил на пол один золотой. Чтобы поднять десятирублевую монету, император наклонился.
О том, что он поступил неправильно,
Ситуацию спас светлейший князь Уча. Он подошел к столу Николая, взял с него «петровку» — самую крупную купюру в 500 рублей, поджег ее от свечей, стоявших на столе, и, наклонившись, отыскал золотой. Передавая его императору, князь произнес: «Государь, половина денег — моя. Это будет для меня самым дорогим подарком в жизни».
Николай Второй, наблюдавший за действиями своего адъютанта и усмехаясь в усы, приказал разменять монету и передал пять рублей Уче. Тот, бросив в пепельницу обгоревшую пятисотрублевую купюру, поцеловал подарок царя.
Инцидент был исчерпан. Но при этом вовсе не предан забвению — о щедрости монарха к своему офицеру вновь принялся судачить Петербург.
Особенно старалось окружение Григория Распутина, не одобрявшего подобной расточительности государя. Еще бы — ведь сама императрица, перед тем как отдать на благотворительность платья своих дочерей, спарывала с них дорогие перламутровые пуговицы.
Личный секретарь Распутина вспоминал, что широкие жесты Николая Второго находили более широкий отклик в сердцах его подданных. Тогда как поведение Александры Федоровны всеми воспринималось исключительно, как скупость. Даже вдовствующая императрица с иронией выражала надежду, что ее невестка не сильно поранила руки, лишая одеяния великих княжон дорогих деталей…
И снова Андроников
Положение Михаила Андроникова в окружении «старца» оставалось устойчивым вплоть до 1916 года, последнего в жизни Распутина.
При этом недоброжелатели у него, конечно же, были. Секретарь «старца», видевший в Андроникове сильного конкурента, оставил достаточно нелицеприятные для последнего воспоминания: «До войны Андроников был большим бабником, но во время войны стал гомосексуалистом. Поэтому никто не удивлялся тому, что на его квартире всегда вращалось много молодых людей. Странно было только то, что большинство молодых людей были офицеры. Он снабжал их деньгами и вообще принимал их очень радушно. Стол у него всегда был накрыт. Молодые офицеры посещали его очень охотно и выбалтывали доверенные им военные тайны».
Тесное общение с Распутным и частые визиты «старца» к Андроникову раздражали и графиню Толстую, владелицу дома на Фонтанке, в котором жил князь. В 1916 году графиня через суд добилась выселения Михаила Андроникова из ее дома.
Пристально следил за Андрониковым и министр юстиции Керенский. Буквально через пару недель после отречения Николая Второго глава Временного правительства распорядился арестовать князя.
В Петропавловской крепости тот оказался вместе с Анной Вырубовой. Царской подруге была устроена унизительная гинекологическая экспертиза, развеявшая слухи об интимной близости женщины с Распутиным. Наперсница
В 1917 году была создана Чрезвычайная Комиссия по расследованию злоупотреблений царских сановников. Особый интерес следователей вызывала деятельность князя Андроникова.
Следователь Владимир Руднев, допрашивавший арестованного, заносил в протокол: «Система, принятая князем Андрониковым, занимавшим скромный пост чиновника особых поручений Святейшего Синода, для проведения своих ходатайств была очень проста. Согласно его признанию, получая сведения о назначении совершенно неизвестного ему лица на должность хотя бы директора департамента в каком-нибудь министерстве, он посылал этому лицу поздравительное письмо, трафаретно его начиная: „Наконец-то воссияло солнце над Россией и высокий ответственный пост отныне вверен Вашему Превосходительству“, после чего следовал ряд самых лестных эпитетов, украшавших это лицо талантами добродетели и пр., а иногда к такому письму прилагался князем Андрониковым и образок Его Благословления».
Сам Андроников, к сожалению, не оставил после себя никаких воспоминаний, за исключением переписки, которая хранится в историческом архиве Санкт-Петербурга. Но у него был (и при этом весьма титулованный) биограф. Им оказался… начальник секретной охраны царя генерал Александр Спиридович, уделивший личности князя немало места в своих мемуарах.
Спиридович и Андроников были соседями в Петербурге — оба жили в 54 доме на улице Фонтанка, в тот самом доме графини Толстой.
Зная о влиятельности своего соседа, Андроников всячески пытался завоевать его расположение и дружбу — посылал различные журналы, наносил визиты. Финальной точкой стала отправленная генералу икона — ну как же обойтись без этого отработанного и опробованного на самой Императрице Всея Руси хода. А затем, как водится, последовало приглашение в гости.
Сразу же по возвращении генерал записал в дневнике: «В назначенное время я был у князя. Гостеприимный хозяин выбежал встретить меня в прихожую со словами: „Здравствуйте, дорогой, генерал, наконец-то вы пожаловали ко мне“, и, подхватив меня под руку, ввел в свой кабинет… Удобная кожаная мебель. Большой письменный стол весь заложен аккуратно сложенными папками с бумагами. Много книг. Свод Законов в прелестных переплетах. Стены сплошь завешены фотографиями разного размера иерархов Церкви, бывших министров, дам. Громадный портрет Распутина рядом с большими фотографиями генерала Сухомлинова (экс-военного министра. — Прим. И. О.) и его красавицы жены.
Любезный хозяин кружился по комнате, стараясь усадить меня поудобнее, и, уловив мой взгляд на портрете Сухомлинова, с каким-то сладострастием стал быстро сыпать: „Да и мы были дружны когда-то. И дорого обошлось генералу то, что он отказал мне от дому. Очень и очень дорого. Когда его уволили от должности, — как то особенно смаковал князь, — я, конечно, протелефонировал прелестной его супруге Екатерине Викторовне и принес ей мои горячие поздравления… И я прибавил, что жду с нетерпением того дня, когда смогу поздравить ее и с арестом ее супруга“… И князь рассыпался скверным ядовитым смехом и, чмокнув языком, стал разъяснять благочестивым тоном свою дружбу со смотревшим из рамы почтенным иерархом.