Романовы
Шрифт:
У этой политики были свои сторонники. Честолюбивый Румянцев начал подготовку сулившего новые лавры похода и уже 31 марта рапортовал, что его полки «в готовое состояние к походу приведены». Эта новость, очень желанная при дворе, не соответствовала действительности, как следует из позднейших рапортов самого Румянцева. Стремился в поход молодой гвардеец Семён Воронцов; его брат Александр, только что назначенный в 21 год послом в Лондон, также одобрял «столь благополучные началы» нового царствования. Молодой дипломат, готовый «жизнью своею заслужить» столь высокую монаршую милость, сообщал дяде о блестящем начале своей карьеры: сам Фридрих II
Император поставил перед новым послом неразрешимую задачу — вновь привлечь Англию к союзу с Пруссией и возобновлению выплаты Фридриху II субсидии, от чего британский кабинет как раз решил отказаться. А Пётр III лучшим средством дипломатического воздействия считал угрозу, что Россия «следующие товары отнимет у Англии, а именно пеньку, мачтовые деревья, медь, железо и конопляное масло, без которых англичане не могут обойтись».
Столь же бесцеремонной стала русская политика в отношении вчерашних союзников. Саксонского посланника Прассе император принял, по выражению самого дипломата, «как нищего». Австрийская дипломатия стремилась любой ценой сохранить союз и даже предложила денежную субсидию для войны с Данией, но всё оказалось напрасным: посол граф Мерси передал в Вену высказывания императора о том, что Фридрих без труда «разделается» с австрийскими войсками.
После затяжной паузы в русско-австрийских отношениях 2 мая последовал шифрованный рескрипт послу в Вене Д. М. Голицыну, содержавший обвинения Австрии в том, что война ведётся из-за «упорства» Марии Терезии, и недвусмысленно указывавший объявить о посылке русских войск на помощь Фридриху II. В тот же самый день резиденту в Стамбуле А. М. Обрескову предписывалось «внушить искусным образом» туркам, что они могут начать войну с Австрией, в которую «мы... ни прямо, ни стороною мешаться не будем», отчего турецкие министры пришли в «великое удивление».
Все попытки канцлера и даже близкого к Петру III Волкова воспрепятствовать заключению мира под диктовку Фридриха отвергались. В итоге по подписанному 24 апреля договору Россия безвозмездно возвращала Пруссии все захваченные территории, а кроме того, направляла на помощь королю русский корпус Чернышёва. Мир действительно был необходим — но в первую очередь не России, а Пруссии, которую бросил союзник (в мае 1762 года английский парламент отказался далее предоставлять субсидии). Захваченные русской армией прусские земли могли бы стать предметом торга и с ослабленной Пруссией, и с Речью Посполитой. Пожалуй, Пётр на завершающем этапе Семилетней войны мог бы сыграть роль арбитра для истощённых войной держав. Но выход из войны был осуществлён самым неуклюжим способом, представлявшим Россию не только плохим союзником, но и лицемерным агрессором.
Пётр был убеждён, что достаточно военных приготовлений вместе с дипломатическим демаршем, чтобы заставить Данию капитулировать. Испуганный король Фредерик V даже написал особую молитву, с которой обращался к Господу: «Твой червь, прах и пепел». Но донесения из Копенгагена сообщали, что, несмотря на «ужас и беспокойство» народа, там полным ходом шли подготовка флота из тридцати линейных кораблей и восемнадцати фрегатов, переброска войск в Шлезвиг и заготовка припасов. Стало ясно, что предстоит не демонстрация силы, а настоящая война, к которой не были готовы ни дипломаты, ни армия.
Возражал даже обычно не решавшийся перечить Воронцов. Как следует из его доклада от 12 апреля, канцлер не
Мечтавший о славе император столкнулся с проблемой финансирования и материально-технической подготовки армии к войне вдалеке от собственных границ с противником, обладавшим превосходством на море. Вступив на престол, Пётр III обнаружил в закромах Кабинета не менее полумиллиона рублей наличными и значительную сумму в виде слитков золота и серебра с императорских заводов на Алтае. Сразу последовали щедрые траты: 150 тысяч рублей на строительство Зимнего дворца, 60 тысяч — на любимый Ораниенбаум, столько же предполагалось потратить на намечавшуюся на сентябрь коронацию; 20 тысяч получила в качестве «пенсии» фаворитка. Для самого императора выписывались импортные обновки: «кафтан серебряной с бархатными алыми с зелёным цветочками» за 270 рублей, бархатные кафтаны по 80 рублей, а всё прочее с доставкой обошлось почти в десять тысяч.
Наличные запасы быстро были исчерпаны: уже в январе Пётр пустил на расходы 120 тысяч рублей, предназначенных наследнику Павлу, и прекратил оплату счетов покойной тётки частным лицам. Документы Камер-коллегии показывают, что недостающие на достройку Зимнего дворца 100 тысяч пришлось искать проверенным способом — по всем кассам, включая Тульскую провинциальную канцелярию, которая оплатила изготовление дворцовых замков и «шпаниолетов». Зато такую же сумму Пётр распорядился выделить «для переводу в Голштинию».
Принятое ещё в январе решение о переделке медных монет и понижении пробы серебряных пока не дало результатов, зато только текущие расходы заграничной армии исчислялись в феврале 3 338 502 рублями. Судя по расходным ведомостям Кабинета, личные траты императора были умеренными, однако обстановка нового дворца и экипировка голштинской гвардии требовали немалых средств. Екатерина II до 1767 года расплачивалась по счетам покойного супруга за мундиры, позументы и прочую амуницию, за посуду, мебель, книги.
Для жаждавшего стяжать военные лавры государя отсутствие денег стало ударом — для ведения военных действий против Дании необходимо было срочно изыскать около четырёх миллионов. Времени не было. Отказ от летней кампании означал потерю преимущества внезапности. Все начатые реформы отошли на задний план, главной стала «битва за финансы».
В апреле от Синода потребовали срочно сдать всех годных к службе лошадей с вотчинных конских заводов. В мае император распорядился перечеканить в монеты всё имевшееся в Кабинете золото и серебро, затем пустил «в расход» 300 тысяч рублей таможенных сборов и собственное жалованье полковника гвардии. Но ни экономия, ни текущие поступления не могли восполнить нехватку средств. 3 мая 1762 года Мельгунов и Волков от лица императора объявили Сенату о необходимости срочно «сыскать» на военные расходы в 1762 и 1763 годах восемь миллионов рублей «сверх штатного положения» — огромную сумму, больше половины годового бюджета. Этим Пётр дал понять, что решился не на военную демонстрацию, а на настоящую и, возможно, затяжную войну.