Романтика неба
Шрифт:
Я мысленно попробовал обменяться с капитаном ролями: не я у него, а он у меня просит этот распронесчастный поршень и цилиндр. Конечно, я великодушно даю — бери, не жалко! Самолет улетает. И вот с ним в пути что-то случилось. Туман, непогода. Или, скажем, отказал мотор, даже не левый, а правый. Авария, а может быть, и катастрофа. Как бы стал чувствовать себя капитан, то бишь я?
Следствия, переследствия, протоколы допросов. Находятся свидетели: «Командир 3-й учебной эскадрильи такой-то, грубо нарушив то-то и то-то, дал летчику детали от аварийного мотора,
Я так увлекся этим вариантом, что чуть не прошел моторный класс. Капитан Елизаров остановил меня за локоть и как-то сочувственно заглянул мне в глаза:
— Вы что?
— Да так, ничего, задумался немного.
— Бывает, — лукаво усмехнулся капитан и отпер дверь.
Большой зал, столы. Вдоль стен — стеллажи. На стеллажах — приборы и разные детали. Их много — глаза разбегаются. Возле громадной доски — кафедра преподавателя, а справа и слева — моторы на стендах. Моторы разрезаны так, что хорошо видно все их внутреннее устройство. Нетерпеливо шарю глазами: ага, вот он — наш М-88! Двухрядная звезда с ребристыми цилиндрами. Рядом на стеллаже — детали мотора: коленчатый вал, шатуны, несколько цилиндров. Техник как завороженный подошел к стеллажу и любовно, словно хрустальную вазу, снял с полки цилиндр.
Капитан рассмеялся:
— О! Нет-нет, он негодный! Эти детали мы получили с завода. Брак. Волны на зеркале, трещины и прочее. Видите — внутри красные отметки?
О, ч-черт! Я готов был растерзать техника. Надо же так — всю обедню испортил!
— Кравцов, положи на место цилиндр! — резко сказал я.
— Ничего, ничего, что вы! — поспешил на выручку Елизаров и взял из рук смутившегося техника цилиндр. — Мы держим их с целью, чтобы научить летчиков и техников отличать неисправные детали от исправных.
Он положил на место цилиндр и взял другой.
— А этот вот совершенно исправный. Тут недалеко разбился в непогоде Ил-4. Новенький, с завода. А вот и поршень от него, вместе с кольцами!
Положив цилиндр на кафедру, Елизаров достал и поршень.
Я нетерпеливо переступил с ноги на ногу. Мне стало жарко. Техник, словно он с голоду умирал и ему показали шашлык на вертеле, сглотнул слюну и, пряча горящие глаза, сбычился. А Заяц изо всех сил, пытаясь сделать равнодушный вид, отвернулся, чтобы рассмотреть какой-то чертеж, висевший на стене. Евсеев, скользнув по поршню равнодушным взглядом, полез в карман за портсигаром:
— Можно закурить?
— Пожалуйста, — сказал капитан и, положив поршень рядом с цилиндром, вдруг заторопился: — Ах, простите! Я совсем забыл, ведь у меня билеты на второй сеанс!
Мы вышли с таким чувством, будто нас обманули, ограбили. Гулко раздавались шаги капитана в пустом коридоре. Поспевая за ним и шаркая унтами, я машинально пересчитывал двери. Так, без всякой задней мысли: восемь шагов — дверь, восемь шагов — еще дверь. И когда мы дошли до поворота, я насчитал тринадцать дверей. Тринадцать! Гм… Забавная цифра!
— Чертова дюжина! — тихо сказал Евсеев.
Я встрепенулся:
— Что?
— Ничего,
Сейчас вот — слева — выход. Но капитан свернул направо, и я с трудом воздержался от восклицания. Ладно, пусть ведет — он хозяин.
Еще поворот — лестница. Поднялись на второй этаж. Елизаров щелкнул выключателем. Небольшой холл, кадушка с фикусом, круглый стол, диван, два кресла и гудящая печь. Возле нее — груда душистых сосновых поленьев.
Погремев связкой, Елизаров нашел нужный ключ, отпер единственную дверь и, распахнув ее, по-хозяйски пригласил:
— Прошу!
Мы вошли. Щелкнул выключатель.
— Вот это си-ила! — воскликнул Заяц. — Не то что в Бузулуке!
Помещение и в самом деле было отличное. Шесть аккуратно заправленных коек, диван, стол, покрытый тяжелой плюшевой скатертью, зеркальный шкаф для одежды. В дальнем углу — застекленная дверь, очевидно, в туалетную.
Елизаров взглянул на часы:
— Располагайтесь и… извините, я побегу. А вот вам ключи: от гостиной и от входной. — Он положил ключи на стол. — До завтра!
И побежал, громко топая сапогами по лестнице. Хлопнула дверь внизу. Мы стояли ошарашенные: какой прием!
А мне было не по себе. Я боролся с собой. Ведь такой человек! Такой человек! Ну не мог я выполнить эту чертову операцию! Совесть не позволяла. Я опустился на стул и принялся снимать унты. Заяц и Кравцов последовали моему примеру, а Евсеев вынул портсигар.
— Пойду покурю, — сказал он.
— Валяй.
Мы разделись и, разморенные теплом и уютом, повадились на койки. Хотелось спать. А в голове сумбур. И душа разрывалась на части. Громко вздыхал Кравцов, ерошил свою шевелюру Заяц.
— Нет, не могу так! — воскликнул Кравцов, поднимаясь на койке. — Товарищ командир! Ну разрешите, я возьму грех на свою душу!
Я опешил:
— Какой еще грех?!
— Я тоже! — сказал Заяц. — Вместе пойдем!
А я представил Елизарова. Его честное открытое лицо. Утром обнаружена пропажа. Ерунда, конечно, какой-то паршивый цилиндр и поршень, но разве в этом дело?! Дело в доверии! А тут — украли! Ну, какими глазами я буду смотреть на него? И как укоризненно он посмотрит на меня и отвернется. Боевой летчик, Герой Советского Союза, и — украл!.. Нет, нет, нет! Не могу! Это свыше моих сил. Не пойду я на это!..
— Нет! — сказал я. — Нет. Этого делать нельзя! — И отвернулся к стене.
Слышу: открывается дверь и, отдуваясь и пыхтя, входит Евсеев. «Насосался, куряка!» — подумал я, зная его привычку накуриваться перед сном.
— А, вы уже спите! — воскликнул он и засмеялся мелким смешком. — Вставайте на военный совет. Хе-хе-хе! — И чем-то тяжелым грохнул о стол.
Меня ожгло невольной догадкой. Вскочил, гляжу — так оно и есть! На столе лежали цилиндр и поршень!
Заяц и Кравцов с вожделением смотрели на заветные детали. У Кравцова отвисла челюсть, и он, не в силах оторваться взглядом от стола, принялся торопливо натягивать на себя комбинезон. А Евсеев, скрестив руки на груди, стоял с победоносным видом.