Романтика неба
Шрифт:
— Держись ближе ко мне. Когда будет построение, встанешь в строй, понял?
Еще бы не понять, конечно, понял! Я и сам думал встать в строй, ну, а сейчас и того лучше, в случае чего будет поддержка от старосты группы.
Наконец все успокоилось. Не принятые ушли, остальные принялись, по выражению Кирилла, «обнюхиваться».
У меня уже было много друзей. Наши фуражки со значками «Добролета» были как пароль: встретимся, небрежно козырнем друг другу и проходим дальше, к зависти и недоумению других.
Появился
— Кто прошел в приказе!.. Станови-и-сь! Быстро! Быстро! Разбирайтесь по ранжиру!
Старосты групп, толкаясь, сортировали ребят по росту:
— Ну, ты куда забрался?! Давай на левый фланг! А ты там, эй, каланча в тюбетейке! Чего торчишь на камчатке?!
Мы с Кириллом встали было вместе, но нас разъединили: Кирилл был ниже меня ростом. Я стоял на правом фланге десятым или двенадцатым. Ох, и не хорошо же было мне!
Построением командовал коренастый светловолосый человек, одетый во все кожаное.
— Ррравняйсь! — скомандовал он и тут же улыбнулся.
Строй стоял «загогулиной» — команда дошла не до каждого.
Командир пожевал губами:
— Старостам групп навести порядок!
Тут же появились старосты и принялись толкаться и кричать:
— Ноги! Ноги! Носки ботинок должны быть на одной линии! Животы подобрать. Быстро!
Кое-как порядок был наведен. Старосты встали в строй.
— Смиррр-но! По порядку номеров… рррассчитайсь!
— Первый!
— Второй!
— Третий!
— Четвертый!
— Пятый!
На шестом заминка. Строй заколыхался. Всем было интересно посмотреть, кто не знает счета?
Дубынин выскочил злой, как черт:
— Ну? Ты чего запнулся? Шесть! Ну? Шесть!
Молодой узбек в халате, выпучив глаза, шептал про себя: «Быр, икки, уч, торт, беш…»
— Алты! — громко крикнул он.
Все рассмеялись. Командир прикрыл ладонью губы.
— Ну, алты так алты, — сказал он. — Старосты! Помогите рассчитаться!
После подсчета выяснилось: в строю было 156 человек. У меня отлегло от сердца. Сорок четыре человека не пришло. Значит, некомплект и у меня есть еще надежда…
Тут же в строю нам выдали жетоны, по порядку номеров, с четко выведенной цифрой. Мне достался тринадцатый номер. «Чертова дюжина!» Жетон мы должны приколоть к левой стороне груди. Нужно, например, инструктору вызвать кого к доске, он называет номер. Или замечание сделать — тоже номер! Очень удобно.
Дрожащими от волнения пальцами я приколол жетон под комсомольским значком. Все пока шло как надо. Но меня все равно не покидало чувство страха: вот проверят списки и спросят: «А ты кто такой? Откуда взялся?» и выгонят. И будет мне тогда «столярикум-малярикум»!
Нас ввели в учебный цех. Мы с шумом разместились, заняв места,
— Это кто там расселся раньше времени? Встать!
Все повскакали с мест, и в цехе сразу стало тихо.
Инструктор в красной феске властно возвышался за кафедрой. Сильный голос, энергичный поворот головы, огненный взор — все нас подкупало, вот только удивляла феска с кисточкой.
— Зарубите себе на носу! — продолжал инструктор. — Пока вам не будет подана команда «сесть» или «встать», никто не должен этого делать. Сесть!
Я шумно плюхнулся на скамью, остальные стояли в недоумении.
Инструктор вытянул шею:
— Та-а-к. Вон там, который сел сейчас… Тринадцатый! Как твоя фамилия?
Я встал, назвал себя.
— Та-ак! Молодец, тринадцатый! — и взял в руки журнал.
У меня захватило дыхание: «Ну, сейчас пропал!.. Черт меня дернул плюхнуться!..»
— Тарасов, Терентьев, Тимофеев, Турбаев, — вполголоса читал инструктор. — Гм! Почему тебя здесь нет?
— Не знаю, товарищ инструктор, — еле слышно пролепетал я.
Инструктор закрыл журнал.
— Сесть! — вдруг скомандовал он.
Все сели.
— Недружно садитесь, как торговки на базаре. Встать!.. Сесть! Встать!.. Сесть!
Через пять минут все вставали и садились дружно, враз.
Инструктор снова взял журнал.
— Андреев!
— Тута-а!
— Это что еще за «тута»?! Надо встать и ответить: «есть!» Понял?
— Понял, товарищ инструктор, — вскочив, ответил тот.
— Молодец. Садись. Архаров!
— Есть!
— Ахметов!
— Есть!
Началась перекличка, а я сидел ни жив ни мертв. Что-то будет? Что-то будет?..
— Все! — сказал инструктор и строго посмотрел в зал. — Есть такие, кого я не вызывал?
— Есть! Есть! — раздалось десятка два голосов.
— Запишем.
И он внес всех в книгу. У меня отлегло от сердца, но не очень. А вдруг?..
Теперь живем!
Ах, если бы не это мое шаткое положение, каким бы счастливым человеком я себя чувствовал! Здесь, в мастерских, казалось, сам воздух был насыщен романтикой полета. Я не мог без волнения смотреть на разобранные самолеты, такие сложные и вместе с тем такие простые.
Вот стоят в стеллажах крылья, громадные, глазом не объять. А ведь они были в воздухе, парили, поднимали летчиков и пассажиров. А фюзеляж-то! Освобожденный от матерчатой обшивки, он представлял собой нечто вроде этажерки: сплетение стальных трубок, проволок-растяжек, тросов, подвижных рычагов. Все это надо знать и все это надо уметь отремонтировать. И я смотрел на людей, которые там копошились, как на волшебников.