Романтика неба
Шрифт:
— Молчать! Руки за спину! Идите вперед!
Пошли. По каким-то задворкам, по узкой улочке. Из темноты навстречу внезапно появилась фигура. Яркий луч фонарика резанул по глазам.
Гололобый, выйдя вперед, что-то сказал по-немецки, потом, обернувшись, коротко бросил:
— Документы!
Алексеев и Андрей достали свои бумажки. Офицер, осветив листки фонариком, тут же вернул их:
— Гут! — и что-то спросил.
Гололобый перевел:
— Почему нарушаете комендантский час?
— Не успели, господин
Гололобый, сопя от злости, перевел.
— Гут! — повторил офицер и что-то добавил.
— Можете идти, — разочарованно сказал гололобый.
Офицер ушел, освещая себе путь фонариком, куда-то исчезли и полицаи.
Алексеев вытер холодный пот со лба:
— Уф-ф-ф! Пронесло…
— А эти г-гады! — с сердцем проворчал Сергеенко. — Лизоблюды фашистские! — И умолк, словно сказал что-то лишнее.
Некоторое время стояли в растерянности: куда идти? Но где-то неподалеку вдруг зашипело, лязгнули буфера и продудела дудка сцепщика.
Побежали на звук. Кривая улочка вывела прямо к станции. Шипел паровоз, роняя из колосников на путь раскаленную угольную крошку. Темнота гудела выкриками, металлическим лязгом оружия, звоном солдатских котелков. Длинный товарный состав растворялся в ночи, но все равно были видны площадки с пушками и танками и разверстые пасти вагонов, светящихся огоньками сигарет. Эшелон отправлялся на восток.
У ближайшего к паровозу вагона друзья разглядели две грузовые автомашины, и какой-то солдат метался от машин к вагону, выкрикивая ругань.
Алексеев дернул за рукав товарища:
— Чего это он? Подойдем поближе.
Подошли. Немец, пробегая мимо, вдруг остановился, подлетел, уставился в упор и радостно вскрикнул:
— О-о-о! Руссиш?! — Замотал головой, замахал руками. — Шнель! Шнель! Скоро! Трахен хельфен! Носить, помогай картофельн!..
Алексеев обрадовался не меньше немца:
— Ч-черт возьми, куда же лучше! — сказал он. — Андрей! Поможем рейху?
— Райх! Райх! — подхватил немец. — Райх гут! — и тут же принялся подгонять: — Шнель! Шнель! Траген!
Мешки были тяжелые, и, пока перебросали их в вагон, выбились из сил. А немец торопил, торопил.
Наконец все — последний мешок! В ту же минуту засвистел паровоз и, громко пыхтя, начал трогать. Немец подскочил к двери, принялся задвигать. Алексеев, стоявший тут же, похлопал немца по плечу.
— Эй! Эй! Камарад, так нельзя! Мы, — он стукнул себя в грудь кулаком, — ехать надо. Райзен. Понимаешь?
Немец оттолкнул Алексеева:
— Нихт разен, ферботен!
Паровоз: вах-вах-вах-вах! — пытался тронуть с места состав. Колеса, буксуя, высекали искры, а немец никак не мог закрыть дверь. Это Алексеев незаметно подложил под ролик картофелину.
Наконец поезд тронулся. Немец заметался, закричал и, махнув рукой, бросился
— Гутен абент! — озоруя, крикнул ему вдогонку Алексеев и, на ходу отодвинув дверь, влез в вагон, подал Андрею руку.
Друзей охватила радость. Ощущения, которые испытывали сейчас Анатолий и Андрей, не поддавались никаким измерениям. Оба были счастливы безгранично. Они хорошо понимали, что значит выбраться из Крыма через Сиваш, тщательно охраняемый немцами. Случай, подвернувшийся им, был просто исключительным!
Поезд шел медленно, и это настораживало. Улетучивалось счастье.
— Наверное, перед мостом, — сказал Сергеенко. — Надо задвинуть дверь.
Задвинули, и в густой темноте вагона вдруг почувствовали себя неуверенно.
— Как в мышеловке, — сказал Сергеенко.
— Да, — подтвердил Алексеев. — Если они накинут засов, мы попались. А там, куда нас привезут, церемониться не будут.
Помолчали, сидя на мешках. Что же делать?
— Стоп! Я вспомнил, — сказал Алексеев. — Рискованно, но надо. Откинем запор с той стороны!
— На ходу? — удивился Сергеенко.
— А что же, ход-то тихий.
— Ладно, — согласился Андрей. — Давай я пойду.
— Как хочешь.
Отодвинули дверь. С темного неба замигали звезды, Пахнуло ночной прохладой и сыростью. Сиваш был близко.
Оглядевшись по сторонам, Андрей спрыгнул на хрусткий гравий, и почти тотчас же поезд, сбавив ход, затормозил и остановился. Вдали послышались голоса, хруст гравия под множеством ног. У Алексеева екнуло сердце: «Патруль!» Торопливо задвинул дверь, сердце резануло визгом роликов. В то же время настороженным ухом он слышал шаги Андрея и словно бы видел его: вот он поднырнул под вагон и шарит рукой по задвижке. Что-то долго уж очень!..
Кинулся к левой стороне, приложился ухом к двери, спросил тихо:
— Андрей! Андрей! Что там у тебя?
— С-сволочи! — прошипел Андрей. — Закрутили проволокой. Сейчас откручу…
А шаги патруля все ближе и ближе. Наконец с тихим скрипом откинулся запор снаружи, и совместными усилиями дверь была отодвинута.
Анатолий втащил Андрея.
— Закрывай скорее!
Задвинули и замерли, стараясь не дышать. Немцы, перекликаясь, остановились у вагона. Чей-то строгий голос выговаривал кому-то, тот огрызался.
— Картофельн! Картофельн! — твердил он, и Алексеев по голосу узнал немца, грузившего картофель.
Внезапно правая дверь отодвинулась. Алексеев надавил на плечо Андрею:
— Ложись! — И оба упали на пол, прячась за мешки.
Метнулся луч фонарика, пошарил по углам и погас, дверь с грохотом задвинулась, звякнул запор. Шаги удалились.
Рано было еще ликовать, но все же они вполне заслужили эту радость.
— Молодец ты, Анатолий! — шепнул Сергеенко. — Если бы не твоя хитрость…