Романы Ф. М. Достоевского 1860-х годов: «Преступление и наказание» и «Идиот»
Шрифт:
Про Бога, конечно, вспоминал Раскольников. Вот почему сразу после своего пророческого сна взмолился: «Господи!..покажи мне путь мой, а я отрекаюсь от этой проклятой… мечты моей!» (60)
И сразу точно нарыв на сердце прорвался. Он ощутил свободу от логически безупречной, арифметически точной, но такой коварной идеи, которая на самом деле подвела его к пропасти, катастрофе, кровавому кошмару.
Но согласие с собой было недолгим. Потому что человек у Достоевского – это не только единовластный творец своей судьбы, но и жертва предопределения, судьбы, рока. Какие-то высшие силы переставляют его, как шахматную фигурку, на игровом поле жизни, создавая самые немыслимые комбинации. И у Раскольникова нет ответа на вопрос: «Зачем же такая важная, такая решительная для него и в то же время такая в высшей
Вот почему «первоначальное изумление его мало-помалу сменилось ужасом, как будто мороз прошел по спине его». Он уже точно знал смысл полученных от судьбы сведений, лишивших его разом рассудка и воли. Он понял, что «всё вдруг решено окончательно» (62).
Так Раскольников оказался пленником своего плана. И пусть в день предполагаемого убийства он неожиданно крепко заснет и почти проспит назначенное самому себе время, но все равно вмешается какая-то властная сила и явится в полной мере вся импульсивная мощь жизни, и он вдруг ясно сквозь сон услышит, как бьют часы, вдруг вскочит с дивана, вдруг вместо сна и отупения его охватит паническая суета, и Раскольников начнет действовать «почти совсем механически : как будто его кто-то взял за руку и потянул за собой, неотразимо, слепо, с неестественною силой, без возражений» (70). Так же – «почти без усилия, почти машинально» (76) опустит он свой топор вначале на голову Алёны Ивановны, а затем и сестры её Лизаветы.
Путь к раскаянию
По сути, Раскольников оказался в двойном плену: в плену «идеи», которая приобретала над ним всё большую власть, и в плену жизни, которая тоже властно диктовала свои законы. А что же сам человек? Что зависит от его собственной воли? – Именно это и постигает Раскольников во всё последовавшее за преступлением время.
Он, как и другие герои Достоевского, бунтует, пытаясь своим дерзким своеволием, злобной исступленностью и страстной порывистостью вмешаться в ход событий, порушить предопределенность, которая, как в колесо машины, затащила его в мучительный психологический капкан.
Герои Достоевского хотят знать, чего они стоят. Вот почему они сознательно испытывают свои возможности. И творят свой свободный выбор, даже если цена за него ужасна, несоразмерна. Они знают вкус сраженья у «бездны мрачной на краю». Им знакомо мучительное наслажденье явиться и разорвать свою и чужую судьбу, как гнилую нитку. Проследим, каким путём ведет писатель своего героя к раскаянью.
Первое, что ощутил в себе после преступления Раскольников, – это чувство отъединённости от людей. «Всею силою ощущенья» он понял, что ему уже более нельзя обращаться к людям как ни в чем не бывало. Это мучительное переживание ещё более отделило героя от целого мира, к которому теперь он испытывал стойкое отвращение. «Ему гадки были все встречные, – гадки были их лица, походка, движения. Просто наплевал бы на кого-нибудь, укусил бы, кажется, если бы кто-нибудь с ним заговорил» (106–107).
Чувство ненависти заполнило душу Раскольникова, распространяясь и на самых дорогих ему людей – мать, сестру, Соню: «Мать, сестра, как любил я их. Отчего теперь я их ненавижу? Да, я их ненавижу, физически ненавижу, подле себя не могу выносить… (260)
Злоба его так сильна, что, кажется, он может убивать и дальше. «О, как я ненавижу теперь старушонку!
Сердце Раскольникова устало. Существовать с таким грузом злобы и ненависти невозможно. И он решает покончить с этим, потому что « не хочет так жить » (148). Он еще знает, пойдет ли он признаваться или просто убьет себя сам, что для него, по сути, одно и то же. Но жизнь еще слишком держит его. «Как бы ни жить – только жить!..» Так в своих беспорядочных метаниях он оказывается в трактире, где встречает судебного исполнителя Заметова и вступает с ним в опаснейшее соревнование. Раскольников вновь испытывает судьбу. «Озноб, минутами, проходил по спине его», когда он фактически в деталях описывал Заметову и ход преступления, и место, где он спрятал украденные вещи. Делает он это цинично-гипотетически, в виде предположений о том, как бы он повел себя на месте преступника. И делает это дерзко, провокационно. Это была опасная игра. Но логика, разум, воля и здесь не подвели Раскольникова. В этом психологическом поединке он одерживает верх над Заметовым и выходит из трактира как с поля боя, «дрожа от какого-то дикого истерического ощущения, в котором между тем была часть нестерпимого наслаждения» (Выделено нами – Н.Т.) (158).
Впрочем, и это ощущение жило в нем недолго.
Герой бросает вызов року
Снова почти невольно он оказывается на мосту, мысли о спасительной смерти вновь овладевают им. Но «Шиллер в нем бунтует», как иронично заметил Свидригайлов: вода грязная, вид утопленника отвратителен, и студент брезгливо отходит от перил, бормоча про себя: «Нет, гадко… вода… не стоит!.. (с. 163) Решаясь, однако, всё побыстрее закончить, отправляется он в контору. Но почему-то ноги сами приносят его к тому роковому дому, где им была пролита человеческая кровь.
И опять герой демонстрирует провокационное поведение, от которого до полного разоблачения – один шаг. И здесь его спасает только полное самообладание, только циничная дерзость и воля.
Следующий этап – интеллектуальный поединок со следователем Порфирием Петровичем, где Раскольников толкует содержание своей статьи «О преступлении» и, по сути, раскрывает идейную основу своего убийства. Излагая свое понимание человечества и человека, обосновывая сакраментальное разделение людей на «обыкновенных» и «право имеющих», Раскольников в лоб получает прямые вопросы Порфирия: как отличить тех и других? К какому разряду относит себя сам Раскольников? Верует ли он в Бога? Не будет ли совесть беспокоить тех, «преступивших»?
И когда присутствовавший при разговоре Заметов прямо предположил: «Уж не Наполеон ли какой будущий и нашу Алену Ивановну на прошлой неделе топором укокошил?» – Раскольникову остается только, невероятным усилием воли сохранив присутствие духа, перевести разговор в официальное русло: можете доказать – доказывайте, надо узнать – вызывайте в участок по всей форме. В ситуации официального допроса он неуязвим. И в этой сцене Раскольников демонстрирует какую-то звериную хитрость, неслыханную дерзость и безотчетную волю к жизни. Однако ощущение, что круг замыкается, что опасность прошла совсем рядом, заставляет его по окончании разговора глубоко перевести дыхание. Пока пронесло…
И вдруг срыв. К Раскольникову приходит некий мещанин и тихим, но ясным и отчетливым голосом говорит ему: «Убивец». И это обвинение так действует на Раскольникова, что вновь погружает его в пучину сомнений. «И как смел я, зная себя, предчувствуя себя , брать топор и кровавиться…» «Я не человека убил, я принцип убил!»
Сомнение в себе доказывает лишь… постыдную личную слабость. Не Наполеон он, а «убитая вошь». Полноту мировоззренческого кризиса знаменует сон Раскольникова, в котором он вновь ударяет свою жертву топором по темени. Но та… лишь смеется в ответ. Жертва издевается над своим палачом. Теперь ему не отделаться от неё. От живых он себя как ножницами отрезал, а вот с мертвыми отныне будет навеки соединен… кровью.