Романы. Рассказы
Шрифт:
От этих слов у Лизы даже дыхание перехватило. Внизу опять перешли на шепот, потом все стихло, гости и хозяин ушли. Но она была слишком возбуждена услышанным, чтобы заснуть. Сообщить бы обо всем «отцу», чтобы наши вовремя разоблачили фальшивку… Но как? Единственная возможность — ехать в Париж как можно быстрее. Нет, и это не годится: отъезд раньше времени может вызвать подозрения, и так фон Болен интересовался ею. Она ведь ни разу не заикалась, что собирается скоро уезжать. Если бы срочная телеграмма, вызов… К сожалению, некому послать такую телеграмму.
Утром в воскресенье, когда в доме все спали, Лиза сама приготовила
Как, почему такая сверхсекретная бумага очутилась на столе? Забыли случайно или оставили с определенным умыслом? Неужели ее заподозрили в чем-то? Она, кажется, не давала никакого повода для этого, так в чем же дело? Все это молнией пронеслось в голове Лизы… Конечно, было бы очень эффектно — приехать в Париж и положить на стол бумагу, сфабрикованную в Берлине. Не только рассказать словами о готовящемся заговоре, но и доказать это документом. Соблазн велик, что и говорить. Однако не надо забывать, с кем имеешь дело. О забывчивости таких прожженных людей, как эти, и речи быть не может, — тут явная ловушка. Малейшая оплошность, один неосторожный шаг, и все пропало — погибнешь сама и дело погубишь.
Лизе, как сквозь сон, послышался голос мальчика:
— Фрейлейн Марианна, на столе какая-то бумага! — Он потянулся, чтобы посмотреть.
— Подожди, Пауль, — остановила его Лиза, — разве ты не знаешь, что чужие бумаги читать не полагается? — Она накрыла листок салфеткой.
Накормив детей, Лиза повела их гулять…
Время бежало быстро, до начала занятий в университете оставались считанные дни, — пора было собираться домой. Лиза поехала за город, на раскопки, чтобы попрощаться с профессором Николаи. Всю дорогу она думала о том, что следует предупредить ученого о грозящей ему опасности — посоветовать уехать отсюда куда глаза глядят. Нет, делать это ей, Лизе, нельзя ни в коем случае. Профессор первым делом спросит ее, откуда она знает о том, что ему, человеку абсолютно мирной профессии, грозит опасность. Ясно, что Лиза не сможет дать удовлетворительного ответа. Тогда он посчитает ее за сплетницу, интриганку, может подняться шум, история эта дойдет до ушей фашистов, и они поймут все… Помочь профессору необходимо: приехав в Париж, она попросит Василия или самого «отца» найти способ и спасти его. Они такой способ найдут!..
Накануне отъезда Лиза купила детям игрушки и отправилась к Дитрихам прощаться. Она горячо поблагодарила их за все хорошее, что они сделали для нее, обещала писать из Парижа.
Пожелав Лизе доброго пути, Дитрих спросил, не желает ли она проститься также с Соковским.
— Я бы с удовольствием, но мне неудобно одной идти к нему!
— В таком случае я пойду с вами.
— Что вы! Зачем вам беспокоиться? — Лиза насторожилась: с чего бы такая настойчивая любезность?
Но тут вмешалась Гертруда:
— Иоганн проводит вас, тем более что Соковский живет в нескольких кварталах от нас.
Лизе поневоле пришлось согласиться.
Соковский жил на небольшой вилле, недалеко от Дитрихов. Дверь открыл дюжий молодчик двухметрового роста. Узнав директора банка, он поклонился и пропустил гостей в дом. Проводил их в кабинет хозяина другой молодой
Кабинет Соковского был роскошно обставлен. На полу ковер, заглушающий шаги, мягкая мебель, обтянутая светлой парчой, шкафы, набитые книгами, огромных размеров письменный стол, на стенах картины.
Увидев вошедших, Соковский отложил иллюстрированный журнал, который читал, и вскочил с кресла.
— О, кого я вижу! Какой приятный сюрприз для меня!
— Я пришла попрощаться, а герр Дитрих любезно согласился проводить меня, — сказала Лиза.
— Уже покидаете нас?
— Да, скоро начнутся занятия в университете…
Соковский сделал два шага и очутился возле Лизы. Правой рукой он схватил ее за подбородок и посмотрел прямо в глаза.
— Скажите, студентка, вы действительно та, за кого себя выдаете?
— Я вас не понимаю, — тихо проговорила Лиза.
— Так и не понимаете? — Он опустил руку.
— Нет! — Лиза достала из сумочки кружевной платок и, делая вид, что вытирает слезы, закрыла им лицо, чтобы не заметили ее волнения.
— Почему вы плачете? — На этот раз вопрос был задан мягко, почти ласково.
— Мне… обидно…
— Обидно? Почему обидно?
— Я вас так уважала… так была благодарна всем — и фрау Гертруде, и герру Дитриху, и лично вам… за ваше внимание ко мне… И вдруг такие слова!
Лиза лихорадочно вспоминала, есть ли у нее с собой или в вещах хоть что-нибудь компрометирующее. Как будто бы ничего. Паспорт, студенческий билет, тетрадь, заполненная записями о раскопках. Привезенное с собой письмо на имя профессора Николаи давно уничтожена. Она помнила, что тщательно проверила записи в паспорте и не нашла там никаких указаний на то, что она замужем. Значит, это просто психологическая атака! Правда, они могли проверить, есть ли в действительности у нее мать, владелица стекольного завода в Словакии, но пока об этом никакого разговора.
Она заметила, как Дитрих и Соковский переглянулись, последний даже покрутил кончики усов.
— Успокойтесь, я пошутил!.. Желаю вам счастливого пути… Но учтите, фрейлейн Марианна, если вы нас обманули и будете болтать лишнее о виденном и слышанном здесь, — берегитесь. Мы вас найдем всюду. Поняли? — с такими грозными словами Соковский отпустил Лизу.
Только на улице она почувствовала, как неприятно прилипла к телу сорочка. Вздохнув полной грудью, Лиза подумала: «Кажется, пронесло и на этот раз!..»
Глава XI
Солнце пригревало все сильней, парижская весна была на исходе. На улицах и бульварах — много гуляющей публики. Появились и туристы, среди них много немцев. «С чего бы это?» — недоумевал Василий. Без Лизы Париж казался ему скучным, пустынным. Она все еще не возвращалась, не давала о себе знать, и он сильно тревожился. Он ведь даже адреса ее не знал. Впрочем, даже если бы знал, все равно писать было нельзя.
По вечерам Василию не хотелось ехать в пустую квартиру, где все напоминало о Лизе, и он большую часть свободного времени проводил в теннисном клубе — иногда играл, а чаще просто беседовал с друзьями. Туда же приезжал и Сарьян, они вместе обедали, потом отправлялись к журналисту и работали в саду до наступления темноты.