Ромасанта: человек-волк

Конде Альфредо

Я не помнил, чтобы что-нибудь говорил ей относительно того, куда направляюсь, и вовремя сообразил, что лучше и теперь ничего не говорить, чтобы она не смогла догадаться, где я был.

— Это зависит от того, куда ты ездил и откуда возвращаешься, — ответил я намеренно двусмысленно, но она, похоже, ни о чем не догадалась.

На этот раз я не почувствовал необходимости устремить если не невольный, то, во всяком случае, непреднамеренный взгляд на мула и смог продолжить свой путь уже гораздо более спокойно, хотя и столь же поспешно, ибо я убедился, что Мануэла не опередила меня и мне следовало спешить, чтобы успеть встретить ее.

Мы встретились с ней в Соуто де Редондела, почти

в том же месте, где я убил Петронилу. Увидев испуганное и вопросительное выражение ее лица, я понял, что надо как-то объяснить отсутствие дочери, и поспешил сказать, что оставил Петру у священника в Сантандере, будто это было где-то здесь, рядышком, поскольку она плохо представляла себе, где расположена сия далекая провинция. Она сделала вид, что поверила мне, но я прекрасно понял, что она притворяется.

— Отведи меня к ней! — закричала она. — Немедленно! — И тогда я понял, что мне придется убить и ее.

Однако я ответил ей очень спокойно, на что она, похоже, не обратила никакого внимания:

— Ну что ж, пойдем.

Затем, по-прежнему притворяясь спокойным, я двинулся в путь, но тут мне пришлось выслушать еще один вопрос:

— А почему у тебя ее мул?

Я повернулся к ней, поскольку она ехала верхом следом за мной, и ответил:

— Ты что же, хотела, чтобы он остался у священника и тот пользовался бы им?

Однако вновь заметив недоверие у нее на лице, я понял, что мне придется убить ее прямо здесь, без всяких проволочек. Окончательно осознав это, я уже не смог более сдерживаться и крепко ударил ее кулаком так, что она слетела на землю. Я тут же спрыгнул с мула, но она уже оправилась от полученного удара и ждала меня, стоя на ногах и сжимая в руке кухонный нож.

— Ты наверняка убил ее, негодяй, и продал жир португальцам, сукин ты сын! — сказала она, пылая гневом, и это окончательно меня ослепило.

И тогда для меня стали очевидными две важные вещи: с одной стороны, Мануэла была мне, бесспорно, родственной душой; но с другой стороны, то, что она не доверяла мне, вне всякого сомнения, означало, что о моей деятельности уже поползли слухи и ей было о них известно; из чего я сделал вывод, что если, зная о них, она все же со мной связалась, то это могло быть лишь по одной из вполне понятных причин: либо она совершенно безнравственна, либо это ей безразлично, лишь бы разбогатеть. В любом случае передо мной был сильный соперник, и я бросился на нее.

Мы стали кататься по земле, и мне удалось дважды уклониться от лезвия ее ножа, пока наконец она не ранила меня в ладонь. Тогда я схватил с земли камень и стукнул ее по голове. Думаю, я ее расколол. Не понимая толком, что делаю, я раздел ее, чтобы кровь не залила одежду и не испортила ее, и, раздев, перерезал ей горло ее же собственным ножом, а потом сделал с ее телом то же, что и с телом ее дочери, с той лишь разницей, что если останки дочери я раскидал по волчьей тропе Мальяды, то рассеченное на куски тело Мануэлы я оставил вдоль тропы, что называется Старая Мальяда; обе эти тропы проходят неподалеку от Соуто де Редондела.

Будь проклят тот час, когда я столкнулся с этим семейством. Сначала с Мануэлей и Барбарой, потом с Хосефой и Бенитой, а также с Марией и позже с Франсиско и Хосе, их братьями. С Барбарой я все еще сталкиваюсь и теперь. Я легко могу себе представить, как она, красивая и гордая, словно богиня, науськивает людей против меня. Устраивает облавы, как она говорит, улыбается в ответ на вопросы и отвечает без задержки, не оставляя места никаким сомнениям, сдабривая слова своей злорадной, но исполненной очарования улыбкой:

— Он же сказал, что он волк. А диких зверей истребляют. И точка.

С Бенитой и Хосефой я

расправился так же быстро, как с Мануэлей. А тела их сыновей, Франсиско и Хосе, носивших имена своих дядюшек, разрубил на куски так же, как сделал это с Петронилой. Сие было совсем нетрудно, да и привычка сказалась. К тому же тела членов одной семьи всегда будто выкроены по одному лекалу. А вот Барбара до сих пор преследует меня. С Барбарой я так и не смог разделаться. Но я так хорошо представляю себе это! Хоть она и была моложе их всех, Мария, Франсиско и Хосе, ее сестра и братья, делали все, что она им велела, быть может потому, что она самая красивая и умная.

Бениту с сыном я прикончил в Корго-до-Бой. Мои объяснения по поводу отсутствия Мануэлы и Петронилы, весточки, которые я время от времени приносил якобы от них, мои уверения в том, что они прекрасно устроились и хорошо себя чувствуют в доме священника из Сантандера, так и не убедили Барбару, но настолько понравились ее сестрам, что они уговаривали меня подыскать им что-нибудь похожее. Ну, я так и сделал.

Бенита и Франсиско жили в Соутело Верде, в муниципальном округе Ласа, в одном дне пути от Ребордечао, если идти без особой спешки, поскольку нужно обогнуть лагуну, а это, как правило, требует больше времени, чем рассчитываешь.

Я забрал их оттуда со всем их имуществом, которого было не так уж много, годом позже, в 1847-м, скорее всего, в марте. Мальчишке было лет девять-десять, не больше. Его мать, лет на четырнадцать моложе Мануэлы и не такая красивая, как Барбара, выглядела в ту пору года на тридцать четыре, и это вовсе неплохой возраст для того, чтобы покинуть сей мир, ведь ты наверняка уже не сможешь в полной мере насладиться всеми его удовольствиями. В марте того года Барбара перебралась в Кастро де Ласа, чтобы помочь на полевых работах, она попыталась убедить Бениту не ехать со мной, ибо к тому времени уже совершенно мне не доверяла; откровенно говоря, и в этом я нисколько не противоречу тому, что утверждал до этого, она не доверяла мне с тех самых пор, как исчезли Мануэла и Петронила. Но Бенита не приняла в расчет ее доводы и заставила Барбару вернуться в Ребордечао, захватив с собой осла, на котором та доехала до Тансирелоса, что возле Арруаса; тем самым она лишила меня дополнительного дохода, что правда, то правда, но одновременно и устранила помеху, за что я был ей премного благодарен, вспоминая о неприятностях, которые у меня были из-за мула Петронилы.

Я прикончил Бениту и Франсиско очень быстро. Мы находились неподалеку от Шавиша, и меня в немалой степени воодушевило то, что туда было нетрудно добраться, чтобы сразу избавиться от их жира. Жалко, что мне пришло в голову продать Шосе Эдрейре одеяло в красную, синюю и зеленую клетку, которое они везли в котомке с одеждой, составлявшей все их достояние, и что Шосе оставил его у себя: одной уликой было бы меньше. Но спешка всегда влечет за собой подобные промахи, а мысли о Барбаре постоянно толкали меня на безрассудство. Достаточно было мне тогда представить себе, как Бенита ткет это лоскутное одеяло на старом ткацком станке, мечтая о приключениях, которых в действительности, как мне ни жаль, хватило лишь на отрезок пути от Соутело Верде до Корго-до-Бой, ибо она всегда казалась мне мечтательницей, всячески старавшейся улучшить не только свое существование, но и жизнь других людей. Так вот, если бы я тогда подумал об этом, то, несомненно, не стал бы продавать проклятое одеяло, по крайней мере так близко от ее дома; но я постоянно ощущал где-то совсем рядом присутствие Барбары, что помрачало мой рассудок, как говорил старик-священник из Регейро, пытаясь таким образом оправдать свои любовные похождения.