Ромашка-1
Шрифт:
Он сдвигает свою тушку в мою сторону и вдруг повышает голос:
– А на кого ж мне еще смотреть!
Ну, нет, так дело не пойдет. Типа Кир бедный и несчастный стоял, мечтал о высоком, а Машка проявила агрессию и напала? Возмущенно поднимаю обе руки вверх:
– Так, подождите! Давайте еще из меня психопатку сделаем! То есть я просто так вот вошла и ударила этого прекрасного человека, да? Да?
Тыкаю пальцем в сторону Побужецкого, сложившего ручки на пузе. Козлов, сходу не может
– Ну, говорят, что так и было.
Оглядываюсь на этого обмылка:
– Кто, говорит?
Саня тут же делает шаг в мою сторону:
– Люди говорят!
Вот, гнида. Невольно срываюсь на крик от возмущения:
– Какие люди, Стужев, тебя там вообще не было! Поэтому, закрой рот и не тявкай!
Александр c горечью смотрит на Петровича:
– Вот, видите, она уже на меня бросается.
Уже?! Да у нас в офисе только два урода и есть, на которых бросаться. Федотов делает шаг к столу, наклоняется ко мне и растерянно мычит:
– Маш, действительно.
Это, уже, ни в какие ворота не лезет. Не выдерживаю и вскакиваю:
– Ну, что действительно? Ну, что Маша-то?
Вместо того чтобы пропесочить хама и раздолбая, стрелки переводят на меня! Тычу рукой в сторону приоткрытой двери:
– Есть свидетели, чем он там занимался!
Козлов вдруг интересуется:
– Что за свидетели?
Я кричу через весь зал:
– Толик, Валя, зайдите, пожалуйста!
Потом оглядываюсь на Козлова с Федотовым:
– Сейчас вы все услышите сами.
В дверь осторожно заглядывает Пузырев, за ним маячит фигура Мягковой.
– Можно?
Торопливо зову:
– Нужно!
Петрович делает знак рукой:
– Иди сюда.
Оба заходят и настороженно проходят поближе. Смотрю на них – ну, давайте ребята!
Федотов приказывает:
– Говори.
Козлов с интересом смотрит на пришедшую парочку:
– Ну, рассказывайте, что здесь вчера произошло.
Толик тупит:
– Когда?
Со страху что ли? Я его тороплю:
– Когда здесь Побужецкий работал, когда еще.
Пузырев начинает мямлить:
– Вчера был отбор на должность… Э-э-э…
Стою, обхватив себя за плечи руками, и киваю подбадривая. Ну, давай, милый, рожай. Петрович его перебивает:
– Это мы все знаем, ты по существу говори.
– Так я и говорю… И одна из девочек….
Он оглядывается и смотрит на Валентину, а потом продолжает:
– То есть одна из претенденток…. Мне даже показалось, что она непрофессиональная секретарша.
Я уже начинаю психовать… Никаких нервов с этим рохлей не хватит. Козлов тоже торопит:
–
Пузырев продолжает мяться и мычать:
– Ну, вот она как-то растерялась, разнервничалась, ну это понятно… Первый раз, с таким профессионалом работать.
У меня над ухом раздается голос Стужева:
– Ну, еще бы, я бы тоже растерялся.
Да что ж такое-то. Совершенно не понимаю, что происходит, и шиплю на Анатолия:
– Ты что несешь? Тебе что память отшибло? Валь, давай расскажи, что тут было на самом деле, если эта тряпка двух слов связать не может.
Стужев накидывается на меня:
– А ты не дави на людей! Они рассказывают то, что видели.
Он вдруг крутит пальцем у виска:
– А не то, что ты придумала.
Вот, хамло, обрываю словоблуда:
– Стужев, помолчи, а?
– Меня сюда не помолчать позвали,
Федотов прерывает наш спор:
– Так, тихо! Валя, говори.
Смотрю с надеждой на Мягкову. Уж она-то не подведет и трястись, как лист, не станет. Валя переводит испуганные глаза с одного лица на другое и вдруг заявляет:
– Ну, в принципе, Анатолий, уже все рассказал.
Приехали… Прикрываю глаза рукой, а потом смотрю с отчаянием на Вальку. И это Машкина подружка?! Та добавляет:
– Только мне кажется, что Инга не растерялась, а просто ей стало плохо.
Это мне сейчас станет плохо. Вижу, как Стужев перемещается за спины этих двоих и буквально дышит в затылок, контролируя каждое слово. Вот, гнида! Наверняка его рук дело. .Мягкова продолжает бубнить:
– Вы сами понимаете, три часа беспрерывной работы и вообще перенервничала.
Это же подлость! Подлость! Навалившись рукой на спинку кресла, другую протягиваю в отчаянии к ней:
– Валь, ты чего говоришь? Он же с ней закрылся, она плакала в голос, звала на помощь.
Побужецкий тоже начинает квакать от окна:
– По-моему, у Марии Павловны очень богатая фантазия.
Сказал и снова отвернулся к окну. Все против меня, все… Никому нельзя верить! Затравленно поворачиваюсь в сторону Побужецкого и ору, срывая свое отчаяние:
– Слушай, тебе не стыдно? Подонок!
– Ну, вот видите, как с ней говорить, а?
Петрович тоже повышает голос:
– Хватит, ну что это, Маш.
– Что, хватит?
Я уже почти в истерике от обиды, в отчаянии пытаюсь воззвать к совести неудачных «свидетелей». Ну, не могло же у них за одну ночь отшибить память!
– Валя, Толик, вас что, запугали что ли?
Они оба молчат, и я оборачиваюсь к Петровичу, указывая рукой в сторону Пузырева и Мягковой:
– Ну, их запугали, я же вижу!
Толик, пряча глаза, бормочет: