Ромашка для Горыныча
Шрифт:
— Да я… Это… Выписку жду.
— Нечего здесь сидеть. Надует! Я сама принесу, как будет готова.
— Спасибо, — довольно улыбаюсь и чешу в свою палату.
Пока в больнице лежала, много занятий пропустила. Поэтому, как более-менее очухалась, сразу в чат написала. Девчонки фоткают конспекты, а я спокойно их переписываю в тетрадь. Заодно и учу.
Вчера три пары было, и все устные. А у меня телефон, как назло, заглючил. Поэтому навёрстываю с утра всё, что вчера скинули. Сейчас напишу, сколько
Отчего-то чувствую зуд пониже спины. Растерянно оглядываюсь. Не понимаю, откуда идёт опасность. Куда бежать и от кого?.. На всякий случай ускоряю шаг.
И вдруг слышу незнакомый мужской голос:
— Лиесс?..
Останавливаюсь. В двух палатах от нашей — мужская. Вот около неё я сейчас и стою. Дверь открыта. Три койки. На двух кто-то спит. А с третьей на меня смотрит старик. Болезненно худой, почти лысый, с недельной седой щетиной, впалыми щеками и мутными глазами.
— Эээ… Это Вы меня звали?.. — спрашиваю с сомнением.
— Ты — Лиесс? — натужно скрипит старик.
— Да. А что?
— Подожди!
Он приподнимает голову, надсадно кашляет и отхаркивается в стакан.
Морщусь. Мне так противно от этого, что даже подташнивать начинает.
— Марина Лиесс тебе кто? — спрашивает незнакомец и снова закашливается.
Марина Лиесс — моя мама. Мамочка… Изнутри поднимается горечь. Сглатываю застрявший в горле ком.
— Она была моей мамой, — шепчу срывающимся голосом.
— Была?..
Мужчина откидывает одеяло и спускает на пол грязные ноги с давно нестрижеными ногтями.
— Поди сюда, — подзывает к себе скрюченным пальцем.
Делаю два шага вперёд и становлюсь у стены.
Вид у незнакомца настолько отталкивающий, что я с трудом сдерживаю желание убежать отсюда сломя голову. Пониже спины зудит, не переставая.
— Мамка, значит, — тянет мужик и беззастенчиво меня рассматривает. — А ты, значит, дочка её? Похожа, похожа…
Этот тип знал мою маму?..
— Этот ж сколько тебе щас?.. — незнакомец шевелит губами и загибает пальцы. — …Восемнадцать, вроде?
Медленно киваю, а он вдруг улыбается, и меня передёргивает. Зубов почти нет, а те, что есть… Лучше бы их тоже не было.
— А я — Андрей Валерьевич Шибанов. Мы с твоей мамкой учились вместе, — представляется он и горделиво выпячивает впалую грудь в футболке, больше похожей на тряпку.
Изумлённо вскидываю брови и ошарашенно смотрю на него. Однокурсник мамы?.. Он же старый! Как он мог учиться с ней?
Видимо, моё изумление открыто читается на лице, потому что мужик сипло смеётся, раззявив страшный беззубый рот.
— Что, не похоже?
Опять киваю. Наверное, я сейчас китайского болванчика напоминаю. Думаю только о том, как
— Да, потрепала меня жизнь-жестянка, — вздыхает мужик и тут же, без перехода, спрашивает: — Давно Маринка-то померла?
Не вижу в его глазах ни сочувствия, ни печали. Только какой-то нездоровый интерес.
— Шесть лет назад.
Не знаю, зачем вообще отвечаю.
— Вот значит, как, — тянет он. — А ты теперь с дедом своим горластым живёшь?
— Нет, он тоже умер, — бормочу.
Он и деда моего знал?.. Откуда?
— Получается, никого у тебя не осталось, — делает вывод мужик.
— Никого…
— Вот как? — глаза мужчины внезапно загораются. — А живёшь ты где? В деревне, или мамка квартиру оставила?
Нет, — шепчу растерянно. — Не было у неё ничего. В общежитии живу.
— Учишься, получается?
— Да, в экономическом.
— Это который на Щорса, что ли?
— Нет, в другом, — отвечаю и решаю прекратить этот странный допрос. — Вы знаете, я всё-таки пойду.
Поворачиваюсь к двери, но тут в спину доносится:
— Ну, куда ж ты убегаешь, …доченька?!
Что? Замираю, резко разворачиваюсь и во все глаза смотрю на мужика.
— Вы, наверное, ошиблись, — пищу.
Я просто в ужасе. Вот этот вот страшный тип — мой отец?
Мужик, между тем, встаёт, обувает ношеные-переношенные больничные тапки и достаёт из тумбочки сигареты.
— Пошли, покурим, дочка. Познакомимся поближе. Про мамку мне расскажешь. Небось, замуж выскочила да жила припеваючи?
У меня слёзы на глазах. Припеваючи?
— Не было у неё никого, — произношу, и мне рыдать хочется.
Как моя милая, добрая, красивая, умная мамочка могла влюбиться вот в это непонятно что? Не могу поверить! Не могу!
А он вдруг начинает оправдываться:
— Ты не думай, дочка, что я такой плохой, что мамку твою бросил. Просто молодой был, глупый, не понимал многого. Да и время такое было, тяжёлое. Знаешь, сколько раз я вспоминал, думал, кого мне Маринка родила? Может, дочка у меня где растёт, а может, сын. Очень жалел после, что с Маринкой у нас тогда не сладилось.
Мама не говорила, что у них не сладилось. Она говорила, что он её тогда конкретно послал.
И у него после этого было целых двенадцать лет, чтобы её найти и всё исправить. Но он ничего не сделал, ничего! И теперь рассказывает мне о том, как жалел?
— А я вот так и живу, — продолжает мужчина и мнёт в руках пачку. — Работы толком нет, платить не хотят…
Он закашливается и долго отхаркивается в стакан, а я мечтаю в этот момент отмотать время на десять минут назад и сидеть в своей палате, чтобы никогда не узнать, что вот этот вот недочеловек — мой отец.