Ромашки для королевы
Шрифт:
Такие, как он, рождались в первые годы древнего немирья. Теперь уже не восстановить забытых тайн, но эльфийские сплетни утверждали, что на облик и способности воинов повлияли маги. Вроде бы хотели добиться чего-то уникального, но многие дети погибли, а иные приобрели черты – не внешности, увы, а характера, – несвойственные эльфам. Так бывает, когда берутся за дело, непонятное с начала до конца. Берутся с присущей детям простотой и такое создают – позже всем мудрым не расхлебать. Впрочем, война забрала всех, кого ради боя изменили и закляли маги. Орильр порой с болью и тоской думал, что выжил исключительно
Орильр усмехнулся невесело. А может, его сохранили для этой, второй, войны с демонами. Потому что теперь их некому больше остановить. Слишком многое забыто и утрачено.
Прежде эльфы из охраны королевы выходили один на один против воинов ведимов. Не нынешних жалких полудохлых тварей, а против тех, изначальных, у кого в крови горел Огонь первых поколений перерождения. Он помнил их. Полуторасаженного роста гигантов, способных двигаться так быстро, что взгляд людей не замечал даже смазанного следа их перемещения. Носителей парных секир, с которыми они управлялись, как с легкими саблями. Настоящее пляшущее пламя – не удержать и не увернуться… Но он, встречавший Черных день за днем много лет, жив. Он научился не только уворачиваться, но и гасить это пламя.
Седой тряхнул головой, прогоняя ненужные сейчас мысли и воспоминания. Время дорого. Сегодня же он закроет башню, соберет свои вещи и выйдет в путь. Кузня ордена примитивна, толкового железа нет, но и из ничего он сделал вполне сносное оружие. Пару легких клинков, потому что в бою с Черными скорость важнее силы удара. Небольшой топор – к гномьему снаряжению его пристрастил наглый наследник рода Гррхон, умудрявшийся давать советы даже магам, и всегда – безнаказанно. Лук, настоящий, сложный, из десятка разных материалов, на изготовление которого ушло полгода. Еще один, малый, но тоже совсем не простой. И, само собой, много полезной мелочи – метательной, сторожевой, просто крепежной…
На закате Орильр обхлопал куртку – опять гномья привычка и одежда. Тряхнул пару раз заплечный вьючок, убеждаясь в последний раз в его способности хранить тишину, пристроил туда же сапоги – пусть полежат до обжитых мест. Закинул на плечи груз, поклонился пустой темной башне и побежал прочь.
Старый ворон довольно долго провожал взглядом своего последнего собеседника, потом задумчиво потоптался на высокой ветке, чувствуя себя очень неуютно. Покидать обжитой лес нет ни малейшего желания, оставаться одному – тоже. Он мудрый, он нуждается в слушателях. Нельзя лишать людей права узнать то, что накопилось в его памяти за долгую жизнь. Маги – и те уважали, кормили, выслушивали. И эльф принял поучения с должным вниманием. Молодой еще, ну куда он один-то, пропадет!
Эльф давно скрылся из виду, когда ворон принял решение и снялся со своей ветки. В конце концов, он не настолько стар, чтобы утомиться от небольшого путешествия.
– Бархат небес, да за что мне это наказание? – Лоэльви в сотый раз изучил означенный бархат, но ответа не обнаружил. – Сам не спит, другим не дает, а пользы от наших бдений никакой. Ты с магией несовместим, гном!
– Не умничай, – посоветовал Рртых. – Мы, подгорники, народ практичный. Не вижу пользы в том, чтоб камень висел, или там – вбок падал. Вот
– Тебя надо отослать к нашему вечному королю, в советники, – обреченно вздохнул эльф. – Как секретное оружие. Через год за Стеной станет пусто, все сюда сбегут.
– Не трать мое время впустую, – забеспокоился Рртых. – Учи с толком, куда для гномов полезно и важно двигать эдакую каменюку. Ты же нудный, клянусь кривой киркой, как начнешь причитать – до полудня не уймешься.
– Убью! В лепешку, этим вот камнем.
– Ух ты, пробрало, – уважительно кивнул гном. – Давай-ка я схожу, принесу нам завтрак.
Эльф обреченно покачал головой, сел и, почти неожиданно для себя, рассмеялся. Сорвался с места, добежал до перил, перегнулся и закричал вслед гному, прущему через нижний зал тараном, раздвигая плечами колонны, что в точности он, Лоэльви, желает получить на завтрак. Потому что уже знал – результат неконтролируемого выбора может сильно озадачить.
Потом невысокий темноволосый маг вернулся к столику и стал собирать посуду, напевая под нос заклинания самым довольным тоном, будто это безобидные стишки. Чашки, ложки и салфетки охотно слушались, не обольщаясь беззаботностью тона.
Три тысячи лет Лоэльви жил в мире людей, тоскуя по обществу и атмосфере Лирро с его певучей мелодичностью голосов, умными острыми шутками, магической аурой дикой первозданной земли, породнившейся с вечными. А еще там осталась навсегда утраченная для большого мира древняя библиотека, там были возможны беседы с магами, там бережно и благодарно принимали знания усердные ученики, постигающие науку заклинания веками. И сам он учился. Увы. Три тысячи лет между ним, одиноким магом, и родной долиной Лирро стоит Стена, непреодолимая и темная, как упрямство короля. Порой только она и удерживала Лоэльви от решения покинуть Круг. Что можно дать людям за жалкие десять лет, даже если они стараются изо всех сил и часто умудряются продвигаться в магии куда быстрее любого эльфа? Все равно – лишь азы и чуть глубже – один раздел. Обычно это бой и защита. Словно нет ничего иного! А ведь магия – основа безупречного строительства, обновления земель, возрождения плодородия, лечения…
Он учил старательно, но, отдавая, не радовался, что знания нужны. Не искал благодарности и уважения. Он скучал по сородичам, впадая все глубже и невозвратнее в странный покой, который пугал мудрую Эриль. Потому что за покоем следует равнодушие, позже подкрадывается скука, за ней следует апатия. Все они – предвестники Сна забвения. Лоэльви не желал забывать, но и помнить он очень устал. Потому что вся жизнь казалась оставленной далеко в прошлом, несравнимым красотой и яркостью с убогими буднями настоящего и жалкими обещаниями будущего.
Так было, пока не появился самый рыжий и бездарный из его учеников, Рртых Третий. Гном презирал магию, считал ее бесполезной и требовал сделать хоть немного удобнее и приспособить, например, к раздуванию мехов. Прищурив мелкие синие глазки, он изводил учителя даже ночами, потому что магия не нагружает мышц и портит сон. Здоровенный рыжий наглец звал мага на ты, в большой злости от своих неудач мог поставить на стол или задвинуть в угол, а его удручающе частые и вдумчивые советы были особенно невыносимы.