Ромео с большой дороги

Донцова Дарья

– Что?

– Если вас до места отведу, сто рублей дадите?

– Конечно, – кивнула я.

– Супер! – обрадовался Толян. – Машину заприте как следовает, сигнализацию включите и сумочку не оставляйте.

– К чему такие предосторожности? – удивилась я. – Совхоз почти пустой.

Толян помотал головой:

– Не, тута народу полно, и все вороватые, сопрут – не чихнут. Да хоть эти, нерусские, они че угодно утырят. Хужее наших! У местных совесть есть, а у энтих ничего. Могут

даже детскую коляску с дитем захапать. Ну че, двинули?

Решив послушаться Толяна, я тщательно закрыла машину, и мы потопали по дороге, сложенной из бетонных блоков. Мальчик оказался прав: буквально через двадцать метров относительно хорошая проезжая часть трансформировалась в ямы и колдобины.

– Во, Хасановка, – ткнул Толян рукой вниз. – Туда раньше лестница вела, ща тоже спуститься можно, но опасно, ступеньки выкрошились.

– А где же дома? – растерялась я.

– Их зимой растащили, – пояснил Толик, – дерево ж.

– Улица Ленина, дом один… – невесть зачем произнесла я вслух.

– Он тама стоял, – указал влево подросток. – На двоих был, в одной половине Ванькины жили, ихняя дочка, Светка, со мной в школу ходила, у нас тогда школа еще была. А кто в соседях был, не помню, вроде бабка, а может, и нет. Дом то ли сгорел, то ли раскатали его.

– И давно избы разрушили?

Толян взъерошил и без того не слишком аккуратно причесанные волосы.

– Не знаю, давно сюда не хожу. А зачем? Знаете, где я дрова беру?

– Нет, – машинально поддержала я разговор.

Мальчик гордо рассмеялся.

– Сам додумался. Дураки избы разбирают, а я хитрый – на Октябрьской улице клуб стоит, его заперли, а внутри все оставили: мебель и всякое. Вот оттуда и выношу. А че? Раз побросали, то ничье, ненужное. Так ведь?

Я глубоко вздохнула:

– Скажи, тут остался кто-нибудь из коренных жителей? Ну тех, кто помнит прежние времена?

Толян почесал переносицу.

– Мамка моя, – уверенно ответил он. – И еще баба Маня…

– Отведи меня к ней, – попросила я.

– К кому?

– К бабе Мане.

– Так она померла, – пожал плечами подросток, – уж две недели как.

– Тогда пошли к твоей маме, – не сдалась я.

– За фигом?

– Мне необходимо с ней поговорить.

– Не выйдет, – зевнул Толян.

– Почему?

– Бухая лежит, – мирно пояснил мальчик. – Как начала на бабкиных поминках квасить, так до сих пор не просохла.

– Все-таки проводи меня, вдруг получится пообщаться.

– Даже начинать не надо, – философски отметил Толян.

Но я решительно приказала:

– Показывай дорогу! Приведешь к маме, получишь еще денег.

– Лады, – оживился Толян, – поперли влево, так короче.

Идти оказалось

достаточно далеко. Мы лезли через какие-то овраги, продирались сквозь кусты и в конце концов оказались на кривой улочке, по обе стороны которой стояли покосившиеся развалины с выбитыми стеклами.

Толян остановился около почти повалившейся на правый бок избушки и деловито велел:

– Бабки вперед! А то мамку узырите и не заплатите.

Я покорно вынула из кошелька несколько купюр.

– Шоколадно быть богатой, – резюмировал Толян и толкнул дверь ногой. – Сюды заваливайте. Только наклонитеся, а то башкой чебурахнетесь.

Я послушалась хозяина домишки и очутилась сначала в сенях, заваленных хламом, потом в омерзительно грязной кухне, затем в загаженной комнате, обстановку которой составляли две железные кровати, стол и пара табуреток. Из трех крохотных окошек два были забиты фанерой. В зале стоял полумрак, а еще тут так воняло, что к моему горлу незамедлительно подкатила тошнота.

– Вон там мамка, – указал на одну из коек Толян.

Стараясь не дышать, я сделала пару шагов и увидела красное ватное одеяло, синюю подушку, из которой в разные стороны торчали перья, а на ней голову с волосами, сбившимися в нерасчесываемый ком.

– Как зовут твою маму? – спросила я у Толяна.

– Ленка, – ответил паренек.

– Елена, – позвала я, – очнитесь! Ау! Слышите меня?

– Можете не стараться, – деловито заметил Толян. – Она, когда в запое, по трое суток дрыхнет.

Я вытянула руку и, преодолевая брезгливость, потрясла алкоголичку за плечо.

– Лена, добрый день, вернее, вечер.

– Ни фига не получится, – протянул Толян. – В полном отрубе маманька!

– Кто же тебя кормит? – воскликнула я.

Толик усмехнулся:

– Так вырос, сиська не нужна. На станцию хожу, там и жру.

– Воруешь?

– Всякое случается, – хмыкнул подросток. – А ваще-то я работаю, в электричке торгую. У Кольки беру, к примеру, очки солнечные по двадцать рублей, а толкаю по сороковнику. Вернее, сначала полтинник прошу, а потом цену спускаю.

– Вечером опасно по вагонам ходить, – растерянно поддержала я разговор.

– А после шести торговли и нет, – поделился секретами бизнеса Толян. – Утром хорошо берут – на работу катят, очки позабыли, неохота цельный день щуриться, а тут я. Еще зонтики здорово хватают, только надо подгадать под дождик.

– Когда же ты в школу ходишь?

Паренек скривился:

– А ну ее! Че там хорошего? Ну, отвести вас назад к машине? Это еще стольник.

– Пошли, – кивнула я. – Скажи, ты никогда не встречал здесь пожилую даму в очках с очень толстыми стеклами?