Росас
Шрифт:
— Но если это исключительный случай, то он должен это сделать.
— Он ничего не сделал и ничего не хочет делать из того, о чем его просят я и другие члены общества Ресторадора.
— Его обязанности, быть может…
— Нет, сеньор, какие обязанности? Он ничего не делает потому, что он не такой федералист, как все мы.
— Ну, падре, успокойтесь!
— Я не успокоюсь, сеньор, и, если вы откажете мне в разрешении, о котором я вас прошу, то я не отвечаю за то, что может случится.
— Ну, в чем же дело? — спросил министр, в глубине
— В чем дело?
—Да, посмотрим, если это дело заслуживает внимания, то…
— Да, хорошо, вы увидите, заслуживает ли оно внимания. Слушайте меня, сеньор дон Фелипе!
— Говорите, но будьте спокойнее.
— Слушайте! В квартале Ресиденсии у меня есть несколько старых приятельниц, которые заботятся о моем белье. Однажды вечером я пошел навестить их, это было около двух месяцев назад, отворив дверь, я вошел и повернулся, чтобы затворить ее. Под навесом было темно и…
Падре Гаэте, прервав свой рассказ, направился к двери кабинета, приоткрыл ее и, указав дону Кандидо на уголок возле двери, сказал ему:
— Идите, товарищ, и сядьте здесь!
Дон Кандидо дрожал с головы до ног и не мог говорить, будучи как бы парализован.
— Ну, я вам говорю, — продолжал Гаэте, — идите и сделайте мне приятное: сядьте здесь, вас не собака просит об этом!
— Идите, дон Кандидо! — прибавил министр.
Дон Кандидо поднялся и, тяжело ступая направился к указанному месту.
— Хорошо, — сказал последний. — Итак, я вошел под навес, где было темно, и — трах! — натолкнулся на какого-то человека.
С этими словами Гаэте подошел к дону Кандидо и стал прямо против него.
— Тотчас же я вытащил свой кинжал, этот федеральный кинжал, сеньор Арана, — прибавил он, вытаскивая из-за пояса длинный нож, — этот кинжал, который отечество дало мне и всем своим детям для защиты святого дела. «Кто тут?» — спросил я, приставив этот кинжал к груди этого человека.
И падре Гаэте приставил к груди дона Кандидо свой кинжал.
— Он отвечал мне, что друг, но я не верю друзьям, рыщущим под навесом. Я навалился на него и схватил за горло.
С этими словами падре Гаэте схватил дона Кандидо за галстук.
Бедный профессор чуть не вскрикнул, но имел еще силу удержаться: его спасение зависело от молчания. Падре продолжал:
— Но в тот момент, когда я уже готов был задушить его, я выронил свой кинжал и наклонился, чтобы поднять его, как вдруг на меня неожиданно наскочил другой человек и приставил пистолет к моему виску, и вот безоружный, под дулом пистолета я был осыпан оскорблениями со стороны этого человека, изруганы были также и федерация, и Ресто-радор; затем, наговорив мне всего, что только ему приходило в голову, этот человек и его товарищ схватили меня и, так как случайно вернулись женщины, заперли меня в гостиной и убежали.
— О, это невероятная дерзость! — вскричал дон Фелипе.
— Не говорил ли я вам этого?
— Кто же эти люди?
— В том-то и дело, что я не узнал
— Вы слышали весьма любопытную вещь, не правда ли дон Кандидо?
Секретарь молча кивнул.
— Необычайную!
— Но что с вами? Вы бледны как полотно.
Дон Кандидо поднял свою руку к голове и приложил ее ко лбу.
— А, у вас болит голова? Секретарь сделал утвердительный знак.
— Хорошо, составьте записку о жалобе сеньора кура Гаэте, и затем можете уйти домой!
Дон Кандидо сел за стол и принялся писать. Падре продолжал.
— Это событие чуть не стоило мне жизни, перед этим я обильно пообедал с четырьмя друзьями, поэтому ночью у меня был апоплексический удар.
— О, это ужасно!
— Но, как я уже говорил, я знаю одного из этих неизвестных и, если мне откажут в правосудии, то вот что мне его заменит! — прибавил он, указывая на свой длинный кинжал.
— Как его имя?
— Я его не знаю. Дайте мне бланк приказа об аресте, я сам потом проставлю его имя.
— Однако…
— Вот то, чего я хочу!
— Вы кончили, дон Кандидо? — спросил министр, не знавший, как ему выйти из этого лабиринта.
Дон Кандидо сделал утвердительный знак.
— Ну так прочтите это сеньору Гаэте. Бедняга медлил.
— Читайте, Бог ты мой! Читайте, что вы написали! Дон Кандидо, поручив себя Богу, взял бумагу и начал читать:
Жалоба достойного, почтенного и уважаемого выдающегося патриота федерации…
— Он! — вскричал священник, неестественно широко раскрывая свои глаза и простирая руки к дону Кандидо.
— Что такое? — спросил министр.
— Вот другой!
— Кто?
— Этот, он был под навесом!
— В уме ли вы? — вскричал дон Фелипе.
— Оба найдены! — вскричал падре, потирая руки.
— Но…
— Да, сеньор дон Фелипе, а этот и был другим неизвестным.
— Я? Мне желать убить достойного и уважаемого падре де Ла Пьедада? — вскричал дон Кандидо, внезапно обретя смелость, которая ему самому, без сомнения, показалась чрезвычайно странной, невероятной.
— Тота! 10 Поговорите еще немножко…
— Вы ошибаетесь, уважаемый сеньор, жар, возбуждение…
— Как вас зовут?
— Кандидо Родригес, готов услужить вам и всей вашей почтенной семье…
— Семье?.. Ну, все равно. Это он.
— Сеньор падре Гаэте, сядьте, во всем этом есть что-то необычайное! — сказал министр.
— Это ясно, высокочтимый сеньор! — вскричал дон Кандидо, набравшись смелости. — Я думаю, что этому почтенному падре приснился сон, посланный ему нечистым.
10
Надо же! (исп.)