Рославлев, или Русские в 1812 году
Шрифт:
Полковник пустился почти бегом по площади, а Зарецкой, поглядев вокруг себя и видя, что он стоит в двух шагах от желтого дома с зелеными ставнями, подошел к запертым воротам и постучался. Через минуту мальчик, в изорванном сером кафтане, отворил калитку.
– Это дом купца Сеземова? – спросил Зарецкой, стараясь выговаривать слова, как иностранец.
– Да, сударь! Да кого вам надобно? Здесь стоят одни солдаты.
– Мне нужно видеть самого хозяина.
– Хозяина? – повторил мальчик, взглянув с робостию на Зарецкого.
– Да у нас, сударь, ничего нет…
– Не бойся, голубчик, я ничем
Мальчик, посматривая недоверчиво на офицера, выполнил его приказание.
Зарецкой вошел на двор. Небольшие сени разделяли дом на две половины: в той, которая была на улицу, раздавались громкие голоса. Он растворил дверь и увидел сидящих за столом человек десять гвардейских солдат: они обедали.
– Здравствуйте, товарищи! – сказал Зарецкой.
Солдаты взглянули на него, один отвечал отрывистым голосом:
– Bonjour, monsieur! – но никто и не думал приподняться с своего места.
– Куда пройти к хозяину дома? – спросил Зарецкой.
– Ступайте прямо; он живет там – в угольной комнате, – отвечал один из солдат.
– Не! la vieille!.. [83] – продолжал он, застучав кулаком по столу. – Клеба!
– Что, батюшка, изволите? – сказала старуха лет шестидесяти, войдя в комнату.
– Arrives, donс, vieille sorciere… [84] Клеба!
83
Эй, старуха!.. (фр.)
84
Подойди сюда, старая ведьма… (фр.)
– Нет, батюшка!..
– Нет, батушка!.. Allons сейшас!.. Клеба, – ou sacristi!.. [85]
– Не трогайте эту старуху, друзья мои! – сказал Зарецкой. – Вот вам червонец: вы можете на это купить и хлеба и вина.
– Merci, mon officier! [86] – сказал один усатый гренадер. – Подождите, друзья! Я сбегаю к нашей маркитанше: у ней все найдешь за деньги.
Зарецкой, сделав рукою знак старухе идти за ним, вышел в другую комнату.
85
Ну же!.. черт возьми!.. (фр.)
86
Спасибо, мой офицер! (фр.)
– Послушай, голубушка, – сказал он вполголоса, – ведь хозяин этого дома купец Сеземов?
– Да батюшка, я его сожительница.
– Тем лучше. У вас есть больной?
– Есть, батюшка; меньшой наш сын.
– Неправда; русской офицер.
– Видит бог, нет!.. – вскричала старуха, побледнев как полотно.
– Тише, тише! не кричи. Его зовут Владимиром Сергеевичем Рославлевым?
– Ах, господи!.. Кто это выболтал?
– Не бойся, я его приятель… и также русской офицер.
– Как, сударь?..
– Тише, бабушка, тише! Проведи меня к нему.
– Ох, батюшка!.. Да правду ли вы изволите говорить?..
– Увидишь сама,
– Пожалуйте, батюшка!.. Только бог вам судья, если вы меня, старуху, из ума выводите.
Пройдя через две небольшие комнаты, хозяйка отворила потихоньку дверь в светлый и даже с некоторой роскошью убранный покой. На высокой кровати с ситцевым пологом сидел, облокотясь одной рукой на столик, поставленный у самого изголовья, бледный и худой как тень Рославлев. Подле него старик, с седою бородою, читал с большим вниманием толстую книгу в черном кожаном переплете. В ту самую минуту, как Зарецкой показался в дверях, старик произнес вполголоса: «Житие преподобного отца нашего…»
– Александр!.. – вскричал Рославлев.
– Нет, батюшка! – перервал старик, – не Александра, а Макария Египетского.
– Тише, мой друг! – сказал Зарецкой. – Так точно, это я; но успокойся!
– Ты в плену?..
– Нет, мой друг!
– Но как же ты попал в Москву?.. Что значит этот французской мундир?..
– Я расскажу тебе все, но время дорого. Отвечай скорее: можешь ли ты пройти хотя до заставы пешком?
– Могу.
– Слава богу! ты спасен.
– Как, сударь! – сказал старик, который в продолжение этого разговора смотрел с удивлением на Зарецкого. – Вы русской офицер?.. Вы надеетесь вывести Владимира Сергеевича из Москвы?
– Да, любезный, надеюсь. Но одевайся проворней, Рославлев, в какой-нибудь сюртук или шинель. Чем простее, тем лучше.
– За этим дело не станет, батюшка, – сказала старуха. – Платье найдем. Да изволите видеть, как он слаб! Сердечный! где ему и до заставы дотащиться!
– Не бойтесь, – сказал Рославлев, вставая, – я почти совсем здоров.
– Мавра Андреевна! – перервал старик, – вынь-ка из сундука Ваничкин сюртук: он будет впору его милости. Да где Андрюшина калмыцкая сибирка?
– В подвале, Иван Архипович! Я засунула ее между старых бочек.
– Принеси же ее скорее. Ну что ж, Мавра Андреевна, стоишь? Ступай!
– Да как же это, батюшка, Иван Архипович! – отвечала старуха, перебирая одной рукой концы своей шубейки, – в чем же Андрюша-то сам выйдет на улицу?
– Полно, матушка! не замерзнет и в кафтане.
– Скоро будут заморозы; да и теперь уж по вечерам-то холодновато.
– Я и сам не соглашусь, – перервал Рославлев, – чтобы вы для меня раздевали ваших детей.
– И, Владимир Сергеич! что вы слушаете моей старухи; дело ее бабье: сама не знает, что говорит.
– Я вам заплачу за все чистыми деньгами, – сказал Зарецкой.
– Слышишь, Мавра Андреевна? Эх, матушка!.. Вот до чего ты довела меня на старости!.. Пошла, сударыня, пошла!
Старуха вышла.
– Нет, господа! – продолжал Иван Архипович, – я благодаря бога в деньгах не нуждаюсь; а если бы и это было, так скорей сам в одной рубашке останусь, чем возьму хоть денежку с моего благодетеля. Да и она не знает, что мелет: у Андрюши есть полушубок; да он же теперь, слава богу, здоров; а вы, батюшка, только что оправляться, стали. Извольте-ка одеваться. Вот ваш кошелек и бумажник, – продолжал старик, вынимая их из сундука. – В бумажнике пятьсот ассигнациями, а в кошельке – не помню пятьдесят, не помню шестьдесят рублей серебром и золотом. Потрудитесь перечесть.