России верные сыны
Шрифт:
Друзья — Тургеневы, Владимир Раевский, безрассудный и милый сердцу Слепцов… Никого из них он больше не увидит.
Не увидит он и ту, которую, казалось, только так счастливо нашел.
О память сердца! Ты сильней Рассудка памяти печальной, И часто сладостью своей Меня в стране пленяешь дальней…Ему уже мерещились казематы Петропавловской крепости, перезвон курантов, плеск невских волн. Что ж, там
Он снова уставился в окно и бездумно глядел на обычную суету — на скороходов, перебегавших через площадь, толпу зевак за оградой. Промелькнула придворная карета с ливрейными лакеями на запятках. Она остановилась у парадного подъезда; тотчас же послышался глухой барабанный бой.
Караульная рота, выбежав с ружьями, выстроилась на площади; офицер салютовал шпагой. Из кареты показалась фигурка в шляпе с перьями и в длинной зеленой шинели с капюшоном. Капюшон был откинут на плечи, и Можайский узнал Меттерниха. Мелкими шажками он вбежал в подъезд.
Вошел Кирилл Брозин. В глазах у него было любопытство; он спросил, не хочет ли Можайский отобедать с ним или подкрепиться стаканом вина и бисквитами. Можайский подумал: «Это заботы Ожаровского», — и поблагодарил — ему ничего не нужно. Брозин ушел, как бы обидевшись.
Можайский сел в кресло, откинул голову и сидел неподвижно до тех пор, пока не стемнело; на площади зажгли фонари и смоляные бочки. Вошел дворцовый лакей и поставил на камин зажженный канделябр. Вокруг была мертвая тишина. Пий VI смотрел с портрета с умильной улыбкой.
…В то время, когда Можайский в тоске ожидал своей участи, в покоях императора Александра происходила бурная сцена.
Меттерннх, бледный, с дрожащими губами, стоял перед Александром. Царь был в бешенстве; с ним случился припадок гнева, похожий на те припадки, которые приводили в ужас приближенных его отца — Павла. В двух шагах от Александра стоял растерянный и тоже бледный Ожаровский; пожалуй, в первый раз за многие годы он видел Александра в таком гневе.
— Вы изволили сказать моему другу, королю прусскому, что я согласен оставить на престоле саксонском их жалкого короля? Извольте отвечать! — с искаженным от ярости лицом кричал Александр. — Вы лжец!
— Государь, смею напомнить вам, что оскорбление нанесено вами не мне, а моему императору…
Никому еще не приходилось видеть такое смущение, почти отчаяние, в лице Меттерниха.
— Вы лжец! — задыхаясь, повторил Александр. — Извольте удалиться. Я понимаю интриги ваши, господин канцлер! Ссорить меня с моими лучшими друзьями! Это низость!
— Государь, когда б вы были не венценосец…
— Молчите! — обращаясь к Меттерниху, сказал Ожаровский. — Опомнитесь, государь! — он произнес эти слова, умоляюще протянув руки к Александру. — Разве нет другого языка, на котором император может говорить с канцлером?
Наступило молчание. Александр повернулся спиной к Меттерниху и, тяжело дыша, вытер лицо платком; рука его дрожала.
— Идите, князь, — шептал, взяв за обе руки Меттерниха, Ожаровский.
Поклонившись спине императора, Меттерних вышел.
Когда
Александр так долго разыгрывал нежную дружбу с королем прусским, что, в конце концов, сам поверил в нее. Он дал слово прусскому королю, что будет поддерживать притязания Пруссии на Саксонию, — и вдруг Меттерних осмелился сказать прусскому королю, что русский император склонен оставить на престоле короля Саксонского (вина которого была в том, что он слишком долго верил в звезду Наполеона).
— Благодарю вас, мой друг, — сказал Александр Ожаровскому, — вы остановили меня вовремя… Мы решим иначе этот спор, мы решим его, как бывало в средние века!
Александр взял со стола перчатку и бросил ее на пол.
— Не понимаю, государь, — запинаясь, сказал Ожаровский. — Может ли это быть…
— Поединок! Почему бы нет? Разве батюшка мой не говорил однажды — хорошо было бы, если государи решали взаимные несогласия по примеру древних рыцарей на поединке.
— Так ведь это была только шутка, подхваченная иностранными ведомостями.
— Отец шутить не любил… Меттерних представляет здесь на конгрессе особу императора Франца. Я пошлю вызов князю Меттерниху!
— Вызов? — повторил Ожаровский, не веря ушам.
Он в изумлении глядел на Александра. Тот улыбался, улыбка была странно самодовольная. Видимо, Александру нравилась эта мысль. Всю жизнь он разыгрывал рыцаря, он им покажет, что значит истинный рыцарь без страха и упрека! Он поглядел на себя в зеркало, — глаза блестели, на щеках играл румянец, он понравился себе.
— Но, государь… — пролепетал Ожаровский.
— Мы будем драться, как дворянин с дворянином. Я первый дворянин моей страны, разве я не должен показывать пример всему дворянству?
— Умоляю вас об одном, — собравшись с духом, заговорил Ожаровский, — не торопитесь, дайте мне немного времени, — я уверен в том, что князь не имел в мыслях поссорить вас с его величеством королем…
Генерал театрально упал на одно колено, зная, что этот жест понравится Александру:
— Мы видели ваше мужество, государь, мы видели вас на полях сражений, но подумайте об отечестве…
Александр молчал. Припадок гнева утомил его. Он почувствовал легкую усталость и аппетит.
— Мы нынче обедаем у Разумовского, — сказал он. — Поединок! Это решено. — Но в голосе его уже не было прежней уверенности.
Ожаровский давно не переживал такой ночи. Он помчался на Балплац, но Меттерних был у императора Франца. Он дождался Меттерниха. Канцлер был в смущении. По городу ползли странные слухи. Говорили о дуэли, русский император будто бы послал вызов князю Меттерниху. Император Франц огорчен. Лорд Кэстльри не верил своим ушам. От Меттерниха Ожаровский поехал к Разумовскому. Он понимал, что Александр и Меттерних уже остыли и нужно найти компромисс в «рыцарском духе». В конце концов компромисс нашли. В десять утра князь Меттерних будет в Гофбурге и привезет письмо императора Франца. Тонкость и ловкость Ожаровского явились во всем блеске. Он ненавидел Меттерниха, ему было приятно видеть канцлера в смятении.