Россия и Англия в Средней Азии

Терентьев Михаил Африканович

Так или иначе мы не должны допустить подчинения Кашгара влиянию Англии.

С падением Кульджи, Якуб-бек, устрашеный наступательным движением русских и встревоженный положением дел в Гань-су и Шан-си, стал заботиться об обеспечении себя на всякий случай. — Укрепление города Ак-су и посольство Ахрар-хана в Ост-Индию были ближайшими мероприятиями.

Потеряв надежду на вразумление Якуб-бека, генерал-губернатор предложил коканскому хану свое содействие для овладения Кашгаром. Худояр-хан однакоже не рискнул поставить на карту свое спокойствие и может-быть свой престол, опасаясь как-бы войска его не предпочли энергичного, счастливого и победоносного владельца

Джитышара, выставляющего себя борцем за мусульманство. Ряд поражений, испытанных Худояром, потеря большей части владений и постоянный страх перед внутренними беспорядками и внешним вторжением, повлияли на характер хана роковым образом.

Нерешительный и боязливый Худояр хан очевидно не мог быть употреблен как оружие для наказания враждебного нам Якуб-бека, но им можно было воспользоваться как посредником, который-бы, ссылаясь на свой поучительный пример, посоветовал-бы Якуб-беку смириться перед могуществом и великодушием России.

Худояр-хан охотно принял эту роль и послал в Кашгар Сарымсака-Удайчи с письмом, написанным в указанном ему смысле.

Якуб-бек принял письмо со всеми знаками почтения и благоговения, как будто по старой памяти от своего властителя, но с самим послом обошелся пренебрежительно, а в ответном письме и в подарках хану стал, по отношению к нему, на равную ногу.

Парируя упрек в гордости, Якуб-бек писал: «я принимаю это за особую с вашей стороны любезность, ибо вы дали мне понять, что я могуществен. Я радуюсь этому и благодарю Бога. Перед ним я каюсь в своей гордости… Бог удостоил меня стать мстителем здешних народов. Для охраны мусульманства я выполнил предписанное шариатом и Бог наградил меня за это…»

На совет войдти в мирные и торговые сношения с русскими, Якуб-бек возражал: «русские, приезжающие сюда, осматривают здешния места и знакомятся с положением края, а потому им лучше воспретить приезд, они люди беспокойные и криводушные».

Прежде однако-же чем это оскорбительное для Худояр-хана и для нас письмо было получено, из Кокана послали другого гонца, с письмом от нашего генерал-губернатора. Перечисляя все недружелюбные, относительно нас, действия Якуб-бека, а также и все меры, какие были принимаемы нами для сближения, генерал-губернатор указывал ему необходимость следовать, по отношению к нам, примеру Бухары и Кокана, если он не хочет подвергнуться неизбежной и строгой каре.

Якуб-бек поспешил ответом, в котором однакоже высказался против посредничества Худояр-хана: «и последний посланный, доставивший ваше письмо, был не из русских подданных, не потому чтобы русским не кого было послать, а потому что этой чести удостоиваются только Кокан и Бухара. Если бы русские верили моему доброжелательству, то прислали-бы своего человека, чем оказали бы мне милостивое внимание и я счел-бы это за доказательство расположения ко мне. Если ваши слова служат действительно выраженном доброжелательства ко мне, то пусть приведет к нам побольше ваших купцов. Пришлите также ко мне кого-нибудь из русских или из ташкентских сартов, даже хотя бы только своего пастуха, я бы с ним отправил в вам своего человека… великий генерал-губернатор, исполнитель воли Белого Царя, выслушал-бы как своего, так и моего посланных и тогда убедился-бы в справедливости моих слов».

Таким образом Якуб-бек предоставлял нам сделать теперь первый шаг к сближению, что конечно не было в видах нашего генерал-губернатора, но принимая в соображение, сделанную уже Якуб-беком попытку к сближению — посольством Шади-мирзы в 1868 году, а также неудобства всякого другого образа действий, генерал-губернатор решился

послать в Кашгар посольство. Якуб-бек еще яснее высказался в письме некоего Ахрар-хана {46} к Мирзе-Хакиму {47}. Что письмо составлено по указаниям самого Якуб-бека, следует во-первых, из содержания письма и даже из выражений, а во-вторых, из того, что оно было вручено гонцу лично Якуб-беком.

«Генерал-губернатор, писал Ахрар-хан, очень хорошо сделает, если поведет переговоры о дружбе помимо хана. Если-же в этом деле примет участие Худояр-хан, то оно, наверно, никогда не состоится… да и дальнейшие сношения никогда не приведут к желанной цели. Хотя высоко счастливому (титул, принятый в последнее время Якуб-беком в замен прежнего «Аталык-Гази») и хорошо известно могущество и величие России, но как храбрый человек, он надеется на Бога, и никогда не откажется от боя, ибо смерти он не боится, и за счастие считает умереть за веру».

Очевидно было, что Якуб-бек дорожил дружбою России, но боялся уронить себя заискиванием, а посредничество коканского хана считал притязанием на свою самостоятельность. — В посольстве нашем он видел факт признания нами Джитышара, на равне с Бухарой и Коканом.

Мы стоим в иных условиях и потому снисхождение к болезненной щекотливости честолюбия джитышарского деспота не могло бы затмить славу недавних дней и заглушить гром наших побед. Делая сами шаг к сближению с Якуб-беком, мы высказывали только снисходительность, свойственную силе.

Якуб-бек был предупрежден, впрочем, что это последняя попытка с нашей стороны, и что если он не воспользуется случаем уступить добровольно, то будет принужден к тому силою.

Во главе миссии поставлен был капитан генерального штаба барон Каульбарс, зарекомендовавший себя уже как сдержанностью, так и твердостью в переговорах с Кульджею. Для астрономических определений, в состав миссии был назначен геодезист — капитан Шарнгорст, а для собирания сведений о степени благосостояния и потребностях населения — купец Колесников.

Инструкции, данные барону Каульбарсу, указывали ему, во-первых, привести Якуб-бека к подписанию условий тождественных с действующими ныне в Бухаре и Кокане, во-вторых, собрать сведения о положении сношений Кашгара с Ост-Индией, внушить Якуб-беку, что из двух соседей ему выгоднее держаться того, кто ближе и, следовательно, опаснее. Наконец, предстояло еще выяснить Якуб-беку, что именно мы считаем законным, по отношению к торговле и что нет, что может вынести торговля и чего нет.

Выступив из Токмака в конце апреля 1872 г. посольство было встречено 6 мая, в 30 верстах за Чатыркулем, посланными от Якуб-бека.

Прием нашей миссии был сделан блистательный. Любезность Якуб-бека превзошла все ожидания. Через несколько дней, однакоже, поведение Якуб-бека изменилось: оказалось, что гонцы киргизы, возившие письма генерал-губернатора, распространяли неверные слухи о движении наших войск к Токмакскому ущелью. Барон Каульбарс, видя нескончаемость переговоров, решился просить, чтобы Якуб-бек или немедленно подписал предложенные ему условия или отпустил миссию.

Подозрения Якуб-бека скоро рассеялись, 10-го июня посол наш получил два экземпляра договора, подписанного Якуб-беком задним числом (21 мая). Чтобы связать с этим актом воспоминание о дне именин генерал-губернатора (Константин Петрович). Это уже европейская любезность! Она конечно не пришла бы и в голову человеку, незнакомому с русскими святцами, но тут помог барон Каульбарс, посоветовав Якуб-беку выставить это число: ясно, что мы должны считать это любезностью не Якуб-бека, а нашего капитана.