Россия и кочевники. От древности до революции

Синицын Федор Леонидович

Одним из спорных вопросов остается проблема наличия у кочевников государства. Е.И. Кычанов сделал вывод, что на пространстве Великой евразийской степи такие государства были. Они имели «кочевой центр», государственные органы управления и местную администрацию, фиксированные границы и территорию. Правитель государства осуществлял суверенную власть над подвластной ему территорией, распределял пастбища, регулировал их использование. Во всех кочевых государствах практиковалось налогообложение[132]. К.А. Пищулина на основе анализа роли городов в жизни Казахского ханства развенчала миф о примитивном, племенном характере государств, созданных кочевниками[133].

По мнению сторонников концепции кочевого государства, последнее имело свои

особенности. Во-первых, это недолговечность, обусловленная высокой мобильностью, воинственностью кочевников, борьбой за власть и сепаратизмом[134]. Если земледельческие государства часто воссоздавались даже после гибели, то кочевые – нет (вместо этого у подвижных скотоводов в том или ином виде возрождалась общинно-кочевая организация)[135].

Во-вторых, кочевому государству принадлежало монопольное право собственности на землю (что закономерно в условиях отсутствия института частной собственности на землю). Государство осуществляло это право через регулирование процесса кочевания[136].

В-третьих, кочевые государства испытывали трудности с налогообложением своего высокомобильного населения, поэтому дань часто собиралась единовременно с вождя племени или предводителя рода (клана). Примерно то же самое можно сказать об организации армии: здесь не существовало регулярной или наемной армии в европейском смысле слова. Весь народ и был армией. Каждый клан самостоятельно вооружал и обучал воинов[137].

В то же время многие ученые отрицают существование кочевой государственности. В XVIII и XIX вв. европейские мыслители, среди которых были известные философы И. Кант и Г. Гегель, сделали вывод, что кочевые народы не имели не только собственной государственности, но даже и своей истории[138] (здесь видим сходство с концепцией А. Тойнби). Советский историк С.Е. Толыбеков писал, что Казахское ханство в XVII—XVIII вв. было «неустойчивым полугосударственным объединением», находившимся на «начальной стадии развития государственности, сохранявшей в себе еще признаки “военной демократии”»[139]. Некоторые современные ученые – например, киргизская исследовательница Э.Дж. Апсаматова – считают, что у кочевников преобладал начальный этап развития государственности (протогосударство и раннее государство), а кочевой способ производства в целом не способствовал формированию развитого государства[140].

К этой точке зрения примыкает мнение о решающей роли соседства и контакта с оседлыми народами в формировании государства у кочевников[141]. И. Кант усматривал истоки кочевой государственности в конфликте между кочевниками и земледельцами. А.О. Гомбоев сделал вывод, что «степень централизации кочевников была прямо пропорциональна величине земледельческой цивилизации», соседствовавшей с ними. Так, например, в Восточной Европе «государствоподобные структуры» кочевников находились на окраинах античных государств, Византии и Руси[142].

С другой стороны, Т. Барфилд, признавая решающую роль соседства с оседлыми, имел более высокое мнение о кочевых государствах. Он считал, что кочевники не «заимствовали» у оседлых государство, а скорее были вынуждены развивать свою, особую форму государственной организации, чтобы эффективно вести дела с более крупными и более высокоорганизованными оседло-земледельческими соседями[143]. П. Голден отмечал, что, с точки зрения самих кочевников, они достигали наибольшего успеха, когда управлялись минимально навязчивыми надплеменными государственными структурами, способными получать доступ к продукции политически фрагментированного и слабого в военном отношении оседлого мира[144].

С вопросом о существовании кочевого государства связан аналогичный вопрос о кочевых империях. Очевидно, это был чисто центральноазиатский феномен[145] (империи гуннов, Чингисхана и пр.). Согласно определению, которое дал Н.Н. Крадин, «кочевая империя» – это «кочевое общество, организованное по военно-иерархическому принципу, занимающее относительно большое пространство и получающее

необходимые ресурсы, как правило, посредством внешней эксплуатации (грабежей, войн и контрибуций, вымогания “подарков”, неэквивалентной торговли, данничества и т.д.)». Одним из вариантов создания кочевых империй был и относительно мирный – образование их из сегментов уже существовавших более крупных «мировых» империй номадов – тюркской и монгольской[146]. (Россия в основном имела дело именно с этими кочевыми народами и их государствами.)

Выделяются три модели кочевых империй: типичные (кочевники и земледельцы сосуществуют на расстоянии), даннические (земледельцы зависят от кочевников), завоевательные (номады захватывают земледельческое общество и переселяются на его территорию)[147].

Как только кочевая империя утверждалась в евразийских степях, она тяготела к подчинению собственному контролю всей степной зоны, равно как и частей прилегающей лесостепной территории[148]. Кочевники в этом случае выступали как «класс-этнос» и «ксенократическая» политическая система. С точки зрения соседних земледельческих цивилизаций, такие кочевые общества воспринимались как самостоятельные субъекты международных политических отношений[149].

Как любое кочевое государство, империи, созданные кочевниками, отличались неустойчивостью. А. Тойнби писал, что «обычно история таких империй начинается с резкой демонстрации власти, которая затем быстро деградирует и распадается. Средняя продолжительность жизни таких империй… не более трех поколений, то есть 120 лет… С утратой стимула (т.е. нашествия, захвата. – Ф.С.) начинает исчезать и сила», происходит «деградация и упадок»[150]. А.М. Буровский отмечал, что обычно «периферия империи неизбежно развивается быстрее центра, и в конечном счете империя разваливается в вихре центробежных движений». Однако «кочевые империи, похоже, не доживали [даже] до этой стадии»[151]. Н.Н. Крадин выделил основные причины, которые приводили к кризису и распаду империй номадов: природные явления, внешнеполитические факторы, разного рода внутренние обстоятельства[152].

Еще одна характеристика кочевых империй, которую отмечал Г.Е. Марков, – то, что они являются по своей сути «эфемерными военно-политическими образованиями», которые едва ли можно считать государствами – в частности, из-за отсутствия собственного экономического базиса (т.к. существовали они за счет дани от вассальных «оседлых» обществ и государств)[153]. Н.Н. Крадин сделал вывод, что «кочевые империи… имели автократический и государствоподобный вид снаружи, но оставались коллективистскими и племенными внутри», и большинство кочевых империй не могут быть однозначно интерпретировано ни как вождество, ни как государство. Он ввел определение кочевой империи как «суперсложного вождества»[154].

Переход кочевников на оседлость

Массовый переход кочевников к оседлому образу жизни обычно происходит двумя путями. Первый – это насильственное вытеснение кочевников и полукочевников с освоенных ими пастбищных территорий. Второй – добровольное оседание[155]. Исследование второго пути оседания часто вызывает у ученых дискуссии.

Традиционной и очевидной причиной добровольного оседания кочевников считается разорение, обнищание, которое почти всегда приводило к прекращению кочевания, поскольку для него необходимы не только пастбища, но и, само собой, определенное количество скота[156]. Однако есть и другое мнение – что начинали оседать, наоборот, «наиболее зажиточные и могущественные» кочевники – «в наиболее удобных для этого местах, устраивая в них постоянные поселки и захватывая окружающие земли для ведения своего хозяйства»[157]. Так, в Средней Азии все богатые люди жили оседло в оазисах, а кочевали только «жители бедных районов»[158], а у цыган именно наиболее зажиточные еще до 1917 г. перешли на оседлый образ жизни, стали собственниками недвижимости, дали детям образование[159].