Россия и мусульманский мир № 1 / 2017
Шрифт:
К большому сожалению, некоторые исследователи забывают о такой важнейшей составляющей самоидентификации членов общества, какой является историческая память. В то же время следует согласиться с точкой зрения И.Е. Козновой [3], согласно которой существует тесная взаимосвязь между ментальными установками людей, их памятью и поведением. Ментальность – это непрерывный опыт социума, проявляющийся как цепь опытов поколений. Ментальность как память передается в виде психических, логических, лингвистических и других образов и структур, а также в виде текстов. Ментальные установки людей определяют
Современное же общество, по нашему мнению, постоянно находится в поиске того, насколько память, которая выражает отношения «прошлое – настоящее», в действительности объясняет настоящее.
Несоблюдение указанных условий может привести к рискам получения неадекватных данных, которые сегодня являются недопустимыми для нормального развития Крыма, для обеспечения его безопасности. Наконец, недопустимы они и для системы образования, цель которого – не только подготовка специалистов определенных отраслей производства, но и формирование их гражданского сознания, частью которого является неискаженная историческая память.
В связи с этим следует учитывать, что, во-первых, Республика Крым является одним из наиболее населенных регионов с такими специфическими отраслями, как мореходство, рыболовство и рыбообработка, туризм, санаторно-курортное обслуживание, а также со сложной социальной инфраструктурой, весьма чувствительной к кризисным явлениям. Это приводит к разнообразию социальных проблем, с которыми сталкивается наш регион. Естественно, осмысление этих проблем разными территориальными и социально-профессиональными группами населения, их перевод в сферу повседневных и инновационных социальных практик не является, да и не может быть единообразным.
Во-вторых, это проблема взаимодействия культур, языков, конфессий, которой, как показывает практика, украинские власти не озаботились в должной мере за все 23 года «независимости». В результате мы сталкиваемся с тем, что в некоторых основных этнических группах населения Крыма имеются политически активные элементы, выступающие с националистических позиций и видящие, вслед за М. Джемилевым и Р. Чубаровым, своей целью превращение своего народа в титульный этнос полуострова. С другой стороны, другие представители крымско-татарского, украинского, российского и других этносов, формирующих поли-этнический социум Крыма, представляют принципиально иную модель менталитета, которую можно определить формулой «мы – крымчане». Здесь наш анализ свидетельствует об активном включении в этот процесс факторов исторической памяти, неоднозначной у разных этносов Крыма и их внутренних составляющих.
Украина фактически провоцировала Крым на этнополитический конфликт, который, к счастью, имел вялотекущий характер. Попытки обострить ситуацию накануне воссоединения Крыма с Россией, используя часть крымско-татарского этноса (изнутри) и украинских националистов (извне), провалились. И здесь западные и украинские политики правого толка и обслуживающие их социологи не учли того, что в среде крымских татар фиксируется несколько срезов исторической памяти.
Те, кто пережил, даже будучи ребенком, депортацию, вполне естественно фиксируют в своей памяти этот страшный для тысяч людей
Те, кто родился и вырос в местах депортации, в частности в Узбекистане, подсознательно считают его своей малой родиной, а потому более умеренно, толерантно рассматривают ситуацию, не поддерживают, во всяком случае, активно, этнополитические элиты, которые активно действуют в процессе развития конфликта, ищут поддержку своих позиций за пределами Крыма. И это иной срез исторической памяти крымско-татарского населения.
Наконец, крымско-татарская молодежь характеризуется лабильностью исторической памяти. Именно в ней мы видим смесь менталитетов – менталитет принадлежности к общности «мы – крымчане», менталитет этнонациональной исключительности, наконец, менталитет «исторического беспамятства», насаждавшегося прямо или косвенно в годы украинского владения Крымом.
Резюме. Подобные миксы исторической памяти мы наблюдаем и у молодежи иных, в том числе славянских, этносов, что ставит особые задачи и перед социологами, и перед работниками образования.
Что касается преподавательского корпуса, коллективов университетов и колледжей, речь здесь должна идти об открытии и формировании новой страницы исторической памяти нынешних и будущих поколений, и о становлении непредвзятых межэтнических и межконфессиональных отношений, и о многих других вопросах, которые придется решать Крыму в новой геополитической конфигурации.
Этот механизм, как представляется, может стать одним из важных факторов интеграции этносов Крыма в российский поли-этнический социум.
1. Чигрин В.А., Харабуга В.В. Ситуация в Крыму и формирование исторической памяти общества // Вестник Института социологии. 2015. № 4 (15). С. 24–34.
2. Перепись населения в Крымском федеральном округе (2014) [Электронный ресурс]. URL:(Дата обращения: 02.05.2015.)
3. Кознова И.Е. ХХ век в социальной памяти российского крестьянства. – М., 2000. – 207 с.
К вопросу о месте религии в структуре идентичности чеченцев
Проблема идентичности в современных условиях приобретает все большую актуальность, и связано это с множеством факторов. В первую очередь, данная тематика вызывает интерес в связи со стремительно протекающим процессом глобализации. Именно идентичность, по мнению многих ученых, является главным обстоятельством, противостоящим глобальным трансформациям. Необходимость задаться вопросом «Кто мы?» и знать на него ответ побуждает ученых к изучению сложной структуры идентичности как возможности создания стабильного общества.