Россия и мусульманский мир № 6 / 2016
Шрифт:
Что такое террористическая атака в общем виде? Во-первых, это всепроникающий риск, ибо нет ни фронта, ни тыла. Во-вторых, этот риск почти всегда непредсказуем или предсказуем в общем виде (например, «ожидаются акты терроризма», но где и когда именно, никто сказать не может). Эти атаки осуществляются малыми мобильными или же, напротив, глубоко укорененными в местной социальной среде группами или одиночками. Фактически эти атаки – новая форма guerilla, скрытой городской партизанской войны. В-третьих, акции – удар по людям, среде их обитания, по коммуникациям жизнеобеспечения. В-четвертых, эти атаки рассчитаны на медийный мультиплицирующий эффект: террористы, нанеся удар по десятку людей, повергают в панику сотни и тысячи. В-пятых, эти атаки эффективны в условиях массового общества, когда массы людей скапливаются в аэровокзалах и станциях метро, на стадионах и концертных площадках. В-шестых, это «мгновенная война» с длительным поражающим эффектом. Пока что ответ на нее – либо военное или чрезвычайное
И наконец, каковы должны быть стратегия и тактика ответа на этот вызов? В доступной мне литературе я не нашел ответа. Его нет, потому что у власти и общества нет запроса на подобные исследования, а значит нет и их долгосрочного финансирования. Нет пока ответа и на другой вопрос: возможны ли в принципе «точечные» ответные удары на сетевую стратегию террористических атак? Да, Россия реально участвует в борьбе против террористов в Сирии. Но это означает, что наша страна – один из первых кандидатов на ответные удары.
Радикальная или террористическая сеть не возникает сама по себе – она обязательно связана с какой-то конкретной глобальной идеей, касающейся изменения существующего социального порядка, трансформации его в более «справедливый», или же с имперской идеей. Иными словами, идея коренного изменения существующего социального порядка обычно связана с ситуацией личного или национального унижения, с недостатком «жизненного пространства» или основывается на чисто конфессиональных мотивах (идея превосходства данной религиозной догмы над всеми остальными). Как только этот механизм запускается, он становится самонаводящимся: растущее население, особенно молодежь, требует большего жизненного пространства и ресурсов, что обеспечивается ростом военной силы и научно-технологического развития и т.д. Между концепцией естественного хода исторического процесса и желанием сконструировать или ускорить его – очень тонкая грань, что в свое время продемонстрировал миру К. Маркс.
У создателей современных сетей любого масштаба помимо материальных интересов всегда есть естественное стремление к господству над остальными, неважно в какой форме оно проявляется – идеологической, социальной или психологической. Это только кажется, что Всемирная паутина – всеобщее и исключительное благо. Весь вопрос в том, кто, как и в каких целях ее использует. Как давно показали западные социологи [Arsenalt, Castells 2008], современные медиа легко управляются поворотом всего двух ключей: перенаправлением потока информации и его перепрограммированием.
Расширение рынка или завоевание новой аудитории (это тоже рынок) – очень сильный мотив успеха, а без идеи никакой успех недостижим. Поэтому периодически идея достижения «общего блага» (всеобщего благоденствия) превращается в инструмент разделения по принципу «свой – чужой», так как такая селекция тоже есть инструмент последующего успеха и дальнейшей территориальной экспансии.
Теперь о главном парадоксе глобализации. Сила слабости, вот как он называется! Удивительно, что технологическая революция, создав немыслимо мощные силы управления и самоуничтожения, создала и человека, который, действуя в одиночку, может не только рассорить ближайших союзников, но и уничтожить все живое на планете. Вспомним, сколько неприятностей принесли разоблачения Э. Сноудена, вскрывшего факты прослушки тайными службами США переговоров между своими союзниками по НАТО. Пока самоуправляющееся общество роботов остается фантастикой, оказывается, что современный образованный и технически экипированный индивид – не только «вершина мироздания», но и главный источник всепроникающих рисков для общества. Вслед за моими западными коллегами я не устаю повторять, что мир вошел в фазу всеобщего риска [Beck 1992, 1999; Yanitsky 2000]. И что, с одной стороны, это риск накопленных в нескольких странах ядерных и других смертоносных арсеналов, а с другой – это человек-монстр, часто «очень маленький» человек, но если он вооружен радикальной идеологией и доступом к современным технологиям, это делает его и сеть его сторонников потенциально смертельно опасными для остального мира.
Так ли это? Разберемся детально. В чем суть этой сетевой опасности? В том, что она в любой момент и в любое время может взорвать мирную жизнь обывателей и разрушить среду их жизнеобеспечения. Это, в свою очередь, может вызвать выброс вредных веществ в воду и атмосферу, начиная с тех, что ухудшают здоровье и нарушают привычный ритм жизни, и заканчивая теми, что приносят увечья и летальный исход. Как отвечать на эти вызовы сетевой опасности? Общество уже придумало средства самозащиты от этой опасности, но ни одно из них не гарантирует стопроцентной защиты. (Например, широко практикуемое сегодня уничтожение ресурсной базы смертников – бомбардировки бензовозов, складов оружия и боеприпасов и т.д.) Но война «там» не гарантирует безопасности «здесь», в конкретных городах и районах Европы или России. Далее, те, кто «здесь» (что хорошо показал печальный опыт терактов в Париже и Брюсселе), уже запаслись поясами шахидов и другими средствами нападения на мирных граждан. К тому же среди местного населения всегда есть не только
Вопрос, как же обыватели Парижа жили рядом с шахидами и ничего не знали о них? Как постепенно выясняется, знали, но думали, что как-то пронесет. Знали, но занимались своими делами, полагая, что тот благополучный уклад жизни, который сложился до них, будет существовать всегда. Знали, но боялись. Наконец, знали, но это были их братья по вере. Государство и его силовые структуры, конечно, приняли экстренные меры безопасности. Но это традиционные меры ужесточения и рассредоточения городской жизни: не скапливаться, не посещать на время чрезвычайной ситуации массовые мероприятия, подчиняться указаниям полиции и т.п. И потом, нельзя же остановить жизнь большого города надолго. С другой стороны, возникает реальный риск иного рода – «соскользнуть» в атмосферу всеобщего недоверия и слежки. Этот риск сохраняется и у нас. Вообще мы пока что как-то плохо осознаем, что современная сетевая война – это, прежде всего, война против жителей больших городов. А. Тоффлер в свое время сказал, что мир превращается в большую деревню. Это вдвойне не так. Во-первых, города остались центрами мировой политики и экономики. А во-вторых, современную ситуацию во многом породил выброс «энергии распада» [Яницкий 2003] из городов Ирака, Сирии и Ливана, разрушенных во время войн против них. Эта «энергия» – не только беженцы и вынужденные переселенцы, но также экспансия радикальных идеологий.
Можно ли одновременно сохранить privacy и наладить коллективную оборону от сетевых угроз? Общие принципы этой обороны хорошо известны. Прежде всего, это ограничение и строгий контроль над всеми людскими потоками, особенно в местах их прибытия или транзита (мигрантов, беженцев, гастарбайтеров, туристов, деловых людей и т.д.). Плюс периодические массовые проверки. Затем, это контроль над всеми формами сдачи в наем жилых и гражданских помещений и промышленных зданий. Особый контроль нужен за заброшенными (нежилыми) помещениями любого типа. Об агентурной сети внутри террористических организаций и тех, кто им помогает или сочувствует, здесь речь не идет – это функция специальных силовых структур. А вот быстрая и эффективная обратная связь граждан с полицией абсолютно необходима. Как показали первые минуты террористической атаки в Париже, такой связи не было, или полиция не была сориентирована. От граждан также требуется «бытовая» бдительность (ее еще именуют селективной): пускать к себе в дом только хорошо знакомых людей, никаких случайных знакомств. О подозрительных людях и оставленных предметах необходимо сообщать в соответствующие инстанции и т.д. Так что общий ответ на террористические атаки должен быть одновременно асимметричным (война против них «там») и симметричным (сеть против сети «здесь»).
В отличие от США, в Европе смертная казнь запрещена, а в России на нее наложен мораторий. Есть призывы к ее возобновлению, но в данном случае это не поможет, поскольку шахиды и есть смертники, а призывы к тотальному уничтожению иноверцев – это уже настоящий геноцид. Однако вопросы остаются: если всех террористов уничтожать, то как изучать глубинные мотивы их поведения? Как готовить общество к этой новой реальности? Телевидение полно фильмами об уголовных преступлениях, есть каналы, которые ежедневно нам твердят, что мир обязательно постигнет вселенская катастрофа (потепление, похолодание, удар метеорита и т.д.). Телеэкран полон гадалок и предсказателей, а вот об этой, уже реально существующей опасности только ‘breaking news’ (срочные новости) и скупые строки об уничтожении очередной террористической группы. Социальные сети или тиражируют ужасы, или являются средством сбросить накопившееся раздражение. Телевизор и социальные сети должны не столько устрашать, но прежде всего предупреждать и мобилизовать. Ведь социальная сеть – мощный антидот. В дни террористической атаки в Париже в ноябре прошлого года в Твиттере появилось специальное приложение, позволяющее быстро проверить, все ли в порядке с родными и близкими пострадавших.
Терроризм – это глобально-локальная проблема. Значит, надо одновременно изучать ее общие закономерности и местную специфику. Ветераны американских спецслужб по борьбе с терроризмом утверждают, что борьба прежде всего должна вестись с радикальной идеологией [Gill, Horgan, Deckert 2013]. Это, несомненно, так, но эта идеология постоянно воспроизводится угнетением, унижением, социальным неравенством, превращением молодежи развивающихся стран в людей второго сорта или просто в лузеров. Современный капитализм, возвышая одних, принижает и угнетает других, тем самым выступая в роли производителя современных рисков. Какую позитивную идеологию в этом случае можно предложить молодым радикалам там и здесь? И шире: какую идеологию можно противопоставить идеологии смертников, тем более, если она обусловлена религиозными мотивами? Каков реальный выбор у сотен тысяч молодых людей Африки и Арабского Востока: жить в лагерях беженцев, этнических гетто больших европейских городов или браться за оружие?