Россия и Южная Африка: наведение мостов
Шрифт:
Но его дневник не только об этом. Он познакомился с министрами царского правительства, со многими русскими аристократами.
Конечно, положение офицеров английской армии в тюрьме было все же не столь тяжким, как наших соотечественников. Время от времени им приходили посылки Красного Креста. Иногда пускали священника. Главное, они меньше опасались расстрела: все-таки иностранцы. Большие надежды возлагали на Чичерина и Литвинова. Ждали, что на кого-нибудь обменяют. До них доходили слухи, что с английским правительством ведутся какие-то закулисные переговоры. Как-то в обычном
В марте 1920-го их перевели из Бутырок в Андрониковский монастырь и стали готовить к отправке в Англию через Финляндию. Нарком Чичерин выразил надежду, что они «забудут дурные впечатления о своем пребывании в Советской России» [312].
Для этого в последние недели их водили на выставки, в музеи, на концерты. 27 марта 1920 г. — «Севильский цирюльник». 28 марта — «Корневильские колокола». 30 марта — картинная галерея. 31 марта — Большой театр. 1 апреля — Кремль, Алмазный фонд. 4 апреля — балет «Коппелия» [313].
Но это лишь отчасти изменило их впечатления. Проходя по улицам Москвы, ван дер Спай видел плакаты: «Религия — опиум для народа», «Бог — капиталист», «Сбросим ярмо религии», «Вы больше не рабы — зачем же бить поклоны богу?» [314]
Кое-что в воспоминаниях ван дер Спая нуждается в проверке. Например, в книге он пишет о встречах и беседах с Шаляпиным, генералом Поливановым, Феликсом Юсуповым, но в дневнике упоминаний об этом нет.
Англия не встретила ван дер Спая и его товарищей как героев. Вернее, их вообще никто не встречал.
Должно быть, тюрьма не истощила всех его жизненных сил. Приехав в Лондон, он сразу же отметил: «Мода изменилась, пока мы считали мух в тюрьме, и мы увидели, что все женщины, молодые и старые, носят юбки выше колен — какое интригующее зрелище!» [315]
А завершая свои мемуары о России, ван дер Спай написал:
«Вспоминая, я не сожалею. Пожалуй, надо, скорее, считать мою тюремную жизнь испытанием способности терпеть и умения размышлять, а не проклинать те несчастные месяцы, которые я вынужден был потерять. Несомненно, что в тюрьме включились те части моего сознания, которые в привычной жизни не функционировали. У меня было время — много времени — подумать, поразмышлять и понять смысл тех ценностей в опыте человеческих отношений, о которых я прежде не задумывался. Я встретил много интересных людей, научился лучше распознавать помыслы человека, его реакцию на события, научился понимать его надежды. Истязания, страдания духа и тела, долгие черные дни и ночи лучше забыть. Да если они и вспоминаются, то сейчас уже не кажутся такими ужасными» [316].
Любопытны и фотографии в книге: архангельские крестьянки полощут белье в проруби; «Русские посиделки»… Большинство южноафриканских читателей, наверно, впервые услышали о прорубях и посиделках.
Интерес ван дер Спая к России передался его семье. Его внук учил русский язык, а вдова читала книги о России, интересовалась современной жизнью в нашей стране, не раз приглашaла Давидсона с женой в «Старый Нектар». В сентябре 1998-го исполнилась ее мечта: она побывала в России.
Второй георгиевский кавалер,
Он, асс германской войны, сбивший 39 немецких самолетов, прошел потом с Добровольческой армией Деникина путь от Новороссийска до Царицына. И с нею же отступал обратно, до того же Новороссийска.
С весны 1919-го до весны 1920-го Кинкид командовал самолетами «Кемел» в эскадрилье британских Королевских воздушных сил. За успешные боевые действия в сражении за Царицын Врангель лично благодарил Кинкида и его летчиков.
Кинкид не оставил мемуаров, но о нем вспоминали его товарищи. Ему посвящена изданная в Англии и США книга «Последний поезд через ростовский мост».
В рассказах об этом южноафриканце — непривычно для нашего глаза — то и дело встречаются упоминания о Екатеринбурге и Тихорецкой, о генералах Деникине, Врангеле, Мамонтове, Шкуро, Слащеве, Май-Маевском. О Махно. O кубанских казаках.
Летчики Кинкида называли друг друга — кунак.
Кинкид и его летчики оказались среди тех, кто последними перешел мост через Дон. И им пришлось самим уничтожать свои самолеты.
Леденящие кровь впечатления от разгрома Добровольческой армии и эвакуации из Новороссийска. Увиденные глазами иностранцев, эти сцены выглядят еще страшнее.
…Молоденькая девушка вынуждена торговать собой, чтобы купить престарелым родителям билет на отходящий пароход. Другая делает то же, чтобы спасти младшую сестренку; в последний момент оказывается, что денег не хватает, и она кончает с собой.
Кинкид и его летчики, двадцатилетние парни, за этот год успели влюбиться. Но у одних возлюбленные умирают от холеры и тифа, а другим не удается взять своих на корабль.
Российские офицеры-добровольцы в 1900 г., во время англо-бурской войны, сражались в Трансваале, видели трагедию той страны. Спустя двадцать лет южноафриканцы стали георгиевскими кавалерами и увидели бесчисленные трагедии России.
Коминтерн и Южная Африка
Южную Африку считали в Москве самым перспективным, с точки зрения возможных революционных событий, регионом «Черного материка». Внимание к ней особенно усилилось в результате массовых выступлений белого и черного пролетариата, охвативших Трансвааль в 1918–1922 гг. Хотя сущность cобытий, происходивших за тысячи верст, руководителям Коминтерна была не вполне ясна, но все же в южноафриканских рабочих видели один из отрядов, как тогда полагали, грядущей мировой революции.
Деятелей Коминтерна вдохновлял тот факт, что коммунистическое движение на Юге Африки зародилось очень рано, одновременно с созданием самого Коминтерна.
Поначалу КПЮА была организацией белых социалистов и рабочих. В лигу, да в первые годы и в КПЮА, входил только один черный — Т.У. Тибеди, профсоюзный деятель. Приток африканцев в партию начался, все усиливаясь, с середины 1920-х годов. В партию вступили те, кто потом на долгое время стали ее видными деятелями: Джон Гомас, Джеймс Ла Гума, Альберт Нзула, Эдвин Мофутсаньяна, Гана Макабени, Джон Маркс, Мозес Котане.