Россия молодая (Книга 1)

Герман Юрий Павлович

– Это так!
– крикнул Голголсен.

Уркварт остановил его мягким жестом.

– Ежели русские пожелают иметь корабли для увеселительных прогулок его величества, - продолжал он, - то, несомненно, господам советникам его величества придется нанять иностранных навигаторов, которые с величайшей радостью будут служить такому просвещенному и щедрому монарху, как его миропомазанное величество! Я сам!
– воскликнул Уркварт.
– Я могу порекомендовать немало опытнейших моряков его величеству русскому царю...

Петр молчал: трезвый, зло раздувая

ноздри, он оглядывал своих, видимо, не знал, что ответить. Потом круто перевел разговор на выход в море: когда негоцианты будут уходить, он их проводит на своей яхте. Стали считать дни, прикидывали по пальцам, устанавливали порядок строя кораблей, рассуждали, где идти царевой яхте, потом спохватились, - кто на ней пойдет кормщиком.

– Рябов!
– сказал Иевлев.

Уркварт улыбнулся с жалостью и презрением. Иевлев, чувствуя, что кровь бросилась ему в голову, велел тотчас же звать с лодьи кормщика. Матросы со всех ног побежали к борту, Рябов нехотя поднялся на палубу, подошел к столу, за которым гудели и орали вразброд русские, голландцы, англичане, немцы. Пустые бутыли катались под ногами, дым от глиняных трубок стлался над застольем, многие были совсем пьяными, другие вполпьяна. Только Иевлев, царь, Апраксин и старый Патрик Гордон смотрели трезво, строго, требовательно. Да шхипер Уркварт вдруг точно ужалил кормщика коротким колючим взглядом.

– Встань тут!
– велел Апраксин.

Рябов встал, широко расставив ноги, сунув ладони за вышитый Таисьей поясок. Гаррит Коост держал в руке туго свернутые листы бумаги, поколачивая ими по столу. Голголсен, сделав загадочное лицо, вертел в пальцах большой компас.

– Слышали мы нынче, - медленно заговорил Петр, - да и сами в беседах с тобой имели в том случай убедиться, что есть ты наипервеющий по здешним беломорским краям кормщик, иначе навигатор. А коли ты навигатор, то с компасом должен искусно управляться. Знаешь ли сию предивную машину?

Голголсен, насмешливо улыбаясь, протянул кормщику компас.

– По-нашему, по-морскому - матка. Так зовем!
– сказал Рябов.
– Машина истинно предивная. А маточкой зовется потому, что в море без компаса - что без родной мамыньки.

Он улыбнулся, глядя на дрожащую стрелку, что-то вспоминая.

– Чему обрадовался?
– спросил Иевлев.

– Вспомнил, как батюшка мой еще зуйком меня учил: в сем, дескать, коробе сидит мужичок с ноготок, вертит стрелку вечно на ночь, как иноземцы говорят - на норд. Долгие времена я, мальчонка, в того мужичка верил, все бывало заглядывал - не примечу ли, как он стрелку вертит...

– Не приметил?
– спросил Апраксин.

– Не довелось, - с широкой улыбкой ответил Рябов.
– Шутил батюшка мой...

– Сия машина, - сказал Иевлев, - основана на том, кормщик, что стрелка магнитная вечно занимает в пространстве положение, которое ей назначено премудростью человека...

– Компас тебе ведом, - перебил царь, и было видно, что он доволен. Многие ли еще здешние кормщики знают компас?

Рябов подумал, ответил не торопясь:

–

Многие, государь, почитай что все. Сколько тебе понадобится, стольких и наберешь.

– Пять? Десять? Пятьдесят?
– нетерпеливо, но весело спросил Петр.

– Поболе будет, государь. Который мужик Белого моря старатель - тот тебе и мореход. А морюшко-то наше немалое, народу на нем по пальцам не сочтешь...

Еще подумал, улыбнулся и добавил:

– Бабы наши, поморки, рыбацкие женки - и то кормщат. Небось, в море не заголосят, не заплачут. Вот с эдаких-то годов, с самых младых ногтей в море живут, морем кормятся...

– И все искусство навигаторское ведают?
– спросил Петр.

– Есть, что и компаса не имеют, государь, по приметам ходят, по звездам.

– И в океан так идут?

– А что океан - не вода?

Петр засмеялся. Рябов положил компас на стол, опять сунул ладони за поясок. Шхипер Уркварт наклонился к Иевлеву, что-то ему сказал. Тот, вздернув плечом, отмахнулся.

– Чего он?
– спросил Рябов.

– Шхипер утверждает, что здешние поморы не знают карты, - сказал Иевлев.
– Так оно, кормщик?

– Карта карте рознь, - ответил Рябов.
– У них, у иноземцев, свои карты, у нас - свои. Мы по своим ходим.

Уркварт, учтиво улыбаясь, наклонился теперь к конвойному капитану. Тот развернул на колене большой лист толстой бумаги. Лист затрепетал на ветру. То был Летний берег Белого моря с Унскою губою. Рябов смотрел долго, щурился.

– Знаешь ли сии места?
– спросил Петр.

– Бывал!
– ответил кормщик.

– Что ж молчишь?

– А того молчу, государь, что неверно карта сделана.

Уркварт вскинул бровки. С усталым презрением, со скукою в глазах сидел на своем стуле человек, которого Рябов давеча принял за царя, - Лефорт. Надменно смеялся Голголсен.

– Неверно?
– спросил Петр.
– Да ведаешь ли ты, кто сию карту делал? "Зее-Факел" сего изображения ничем не лучше. Прославленный шхипер гамбургский именем Шмидт, штормом занесенный в Унскую губу, более недели там провел; в подношение воеводе Апраксину измерил залив и на бумагу его нанес...

Петр сердился, иноземцы посмеивались, Иевлев смотрел на кормщика с тревогой. Рябов ответил спокойно:

– Стреж неверно указан, государь. Кой тут кораблям ход, когда вон мель, банка здоровая, а вон еще здоровее. Пойдешь сим стрежом и посадишь корабль на камни...

Уркварт засмеялся. Петр метнул на него взгляд, крикнул Рябову:

– С ученым навигатором споришь, с корабельщиком именитым...

Он в раздражении отвернулся от Рябова. Уркварт и Голголсен разложили перед ним еще листы - карты. Кормщик стоял неподвижно, о нем словно забыли. Карт было много, Рябов издали узнавал - Три острова, Сосновец, Зимний берег. Везде были нарисованы корабли, человечки, дома. Петр любовался на искусную работу. Иевлев сказал:

– Здешние поморы, государь, имеют свои "расписания мореходства" да "указы морские", где многие полезные советы...