Россия молодая (Книга 2)
Шрифт:
Быстро, шепотом спросил:
– Про бахмутского атамана Булавина слыхивал ли?
И, не дожидаясь ответа, сказал:
– Его-то самого нынче и в живых нету. Атаманом Всевеликого Войска Донского ходил. Ну, мужик! С ним и был я все время, поднимал голытьбу. Да продали нас... И тогда я еще ушел, спасся. Столь повидал - иному бы и на три жизни хватило...
Он задумался, потом с тихой яростью в голосе спросил:
– Думаешь, не уйду? Так тут и останусь? Шесть разов уходил, уйду и на седьмой. Оглядеться только надобно, сбежать без промашки, иначе голову
Драгунский офицер рысью обогнал колодников, крикнул Рябову:
– Ты тут што? А ну, в сторону!
Проскакал дальше, замахнулся плетью на молодого колодника, который тяжело волочил цепи, никак не мог поспеть за своим рядом.
Рябов быстро поискал по карманам, нашел малую толику денег, отдал Молчану вместе с узелком, что собрала Таисья. Тот сразу взялся за лепешку, тряхнул кудрявой своей головою, попрощался:
– Ну, кормщик, иди, неровен час, огреет тебя наш дьявол плетью. Видать, более не повстречаемся. Разные у нас с тобою дороги. А все ж помни: станет невмоготу - беги на Волгу.
Жуя лепешку, он на ходу оглядел небо, серые невские воды, лес, что густо чернел сразу же за церквушкой святого Исаакия, произнес с удивлением:
– Ишь, куда загнали нас: Санкт-Питербурх...
И, подобрав рукою с отрубленными пальцами цепи, но оборачиваясь более к Рябову, быстро зашагал со своими колодниками. Офицер, вертясь в седле, надрывая глотку, закричал:
– Сворачивай! Передние влево бери, на верфь! Влево-о!
И словно не было никакого Молчана, словно все почудилось - исчезли и драгуны и колодники, только издалека все слабее и слабее доносился мерный звон цепей.
"К Сильвестру Петровичу!
– думал Рябов.
– Идти, просить? Как-никак родственник, свой! Или к Апраксину? К самому Петру Алексеевичу?"
Дома он рассказал Таисье о встрече с Молчаном. Она выслушала не перебивая, утерла слезы, сказала уверенно:
– Никто не поможет! Да и не надо ему ихнее прощение! Не примет...
Лоцман сидел на лавке молча, сгорбившись, опустив голову. Таисья встала, принесла из погреба штоф с холодным, настоенным на смороде хлебным вином, нарезала копченой рыбы, позвала:
– Иди, Савватеевич, отдохни!
И сама, своей тонкой, по сей день легкой рукой, налила ему большой, тяжелый стакан водки. Он выпил - она налила еще. И спросила:
– Полегче?
– Нет!
– ответил он, потирая грудь.
– Саднит, Таечка!
Из Архангельска эскадра с молодыми навигаторами вышла в путь 7 июня 1720 года. На мощных валах Новодвинской крепости трижды рявкнули пушки, салютуя кораблям, уходящим в дальнее плавание. "Гавриил" - флагманский корабль эскадры - ответил на салют тоже тремя выстрелами. Вице-адмирал Иевлев, капитан-лейтенант Пустовойтов и Рябов с молодыми навигаторами собрались около грот-мачты.
– Лево два градуса!
– велел Рябов сыну, стоящему у штурвала.
И пояснил:
– Мель тут, по старопрежним временам знаю.
Глаза лейтенанта Рябова засветились, он переложил руль, молодые навигаторы зашептались вокруг -
– Здесь доблестно погиб капитан Крыков Афанасий Петрович, здесь славно он со своими солдатами бился против врага. О сем вы, будущие флота офицеры, вспомнить нынче должны.
Большую часть вечера и почти до полуночи Иевлев в кают-компании рассказывал навигаторам о давнем сражении со шведами на Двине. Он говорил так, будто его в ту пору здесь вовсе и не было, но навигаторы знали прошлое своего вице-адмирала и слушали жадно, порою поглядывая на кормщика, который курил трубку, сидя в стороне и иногда вставляя какие-либо замечания.
– Много прошло с тех давних пор славного, - заключил Сильвестр Петрович, - превеликие виктории одержаны русским оружием. Помните вы и Полтаву, и Гангут, и посещение Российским флотом Копенгагена, когда честь командования соединенным флотом принадлежала государю нашему Петру Алексеевичу. Но все-таки, господа навигаторы, надлежит вам помнить и сию нашу двинскую баталию, ибо через нее началось наше движение на Балтику, отсюда пошли мы в те далекие годы на Нюхчу, позже - волоком на Ладогу. Тогда и уверились мы в своих силах. Коли захотите поподробнее все то сведать - еще потолкуем на досуге. А знать вам все надобно - ибо какой же флота офицер может статься из человека, коему скучно славное прошлое отцов и дедов, ратные их дела, воинская работа. Теперь же, судари мои, спать, засиделись мы с вами поздно, завтра же быть подъему раннему - по морскому обычаю, и требовать с вас начну как с истинных флота офицеров.
Навигаторы поднялись, но все-таки не ушли. Чей-то робкий голос спросил о взятии Нотебурга - как оно было. Сильвестр Петрович с усмешкой ответил, что тому есть свидетель лейтенант Рябов Иван Иванович, по прозванию "Нерушимое решение". Кормщик засмеялся в своем углу. Иван Иванович, разрумянившись, пощипывая усы, начал было говорить, но кормщик перебил, спросив:
– Барабан-то канул? Одни колотилки остались? Да и как он канул, когда ему плавать надлежит?
– Да сколь раз я, батюшка, сказывал, - и сердясь и смеясь, ответил Иван Иванович.
– Пробили мне его палашом, вот он и канул...
Сильвестр Петрович смеялся, кормщик утирал веселые слезы. После стали вспоминать иные сражения, каждый из молодых навигаторов что-нибудь да слышал, у многих отцы, братья, дядья, деды служили в корабельном, либо в галерном флотах, в артиллерии, в гвардии, в пехоте, в гренадерах.
С утра началась обычная походная жизнь. Иевлев, Егор Пустовойтов, молодой Рябов делали учения с навигаторами, те трудились и за матросов, и за пушкарей, и за штурманов: лазали на мачты, прокладывали курс кораблям, как бы заряжали и палили из корабельных орудий, брали высоты небесных светил.