Россия на историческом повороте: Мемуары
Шрифт:
Утром 18 июля в 11.30 адмирал Эссен по радиотелеграфу сообщил начальникам штабов о том, что минные заграждения поставлены.
Вечером того же дня граф Пурталес посетил министра иностранных дел Сазонова и со слезами на глазах сообщил ему о том, что начиная с полуночи 18 июля Германия находится в состоянии войны с Россией.
Глава 8
Монархия на пути к краху
28 мая 1914 года завершилась весенняя сессия IV Думы. Заседания проходили крайне остро, приобретая порой даже бурный характер. Члены всех фракций, от социал-демократов до октябристов, подвергли резкой критике гибельную политику Горемыкина, настаивая на отставке трех министров, проявивших наиболее фанатическое неприятие народного представительства — Маклакова (министра внутренних дел), Щегловитова (министра юстиции) и Сухомлинова (военного
Русская армия находилась в тот период в критической стадии: полным ходом претворялась в жизнь широкая военная программа, разработанная французским и русским генеральными штабами в ответ на наращивание военного потенциала в Германии и Австрии.
В самом конце весенней сессии правительство решило кратко информировать наиболее влиятельных членов комиссии Думы по военным делам о достигнутом прогрессе в сфере обороны. Для этого Родзянко провел совершенно секретное заседание, на котором должен был выступить военный министр с изложением целей и задач коренной реорганизации системы русской обороны вдоль западных границ.
Меня, представителя левого крыла оппозиции, на это крайне важное заседание не пригласили, поэтому я могу лишь процитировать выдержку из показаний лидера кадетской партии П. Н. Милюкова, данных им в ходе специального расследования деятельности бывших царских министров и чиновников, проведенного в августе 1917 года: «На закрытом заседании по вопросам, связанным с военной программой, Сухомлинов проявил полную некомпетентность в военных делах. Мы и сами были не большими знатоками, но могли понять, что он не имел ни малейшего представления о проводимых в армии мероприятиях и о «реформе», суть которой должен был нам изложить, он знал не больше человека, только что прибывшего с Луны. Но так или иначе, мы поняли, что план предусматривал не «реформу» вооруженных сил, а лишь их перегруппировку и реорганизацию на случай большой войны, которая, как ожидалось, разразится в 1916 году».
Какие меры следовало предпринять? У меня на это не было ответа, но одно я знал совершенно твердо: схватка с Германией не будет носить узкорегиональный характер, как это было в русско-японскую войну. Это будет война, в которой, как и в 1812 году, примет участие вся нация.
Конечно, далеко не все, что обсуждалось и совершалось за непроницаемыми стенами правительственных учреждений, доходило до сведения даже наиболее сведущих в политике представителей общественности. Но теперь, когда я знал, что всякие теоретические дискуссии и обсуждения, будет или не будет война, абсолютно беспредметны и что схватка неизбежна, я искренне осознал, что не могу — не имею права — скрыть то, что знаю, от некоторых видных представителей левых и радикальных группировок. Я также считал важным уяснить для себя мнение этих людей, перед тем как отправиться в ежегодную поездку по стране.
Мне даже удалось организовать встречу, в которой, к сожалению, приняло участие не так уж много людей, поскольку большинство успело разъехаться в летние отпуска. На ней разгорелись жаркие споры — отнюдь не все верили, что война не за горами, — однако в одном были согласны все до единого: если война все же разразится, каждый из нас выполнит свой долг по защите страны.
В конце концов после многодневных утомительных дискуссий мне удалось покинуть Санкт-Петербург и вдохнуть свежий воздух бесхитростной русской провинции. Я взял себе за правило во время летних каникул совершать поездки по стране, рассказывая о работе Думы и помогая на месте в организации политической работы. На этот раз путь мой пролегал через Урал к Волге. Обращаясь сегодня в прошлое, осознаешь, что политические свободы в России того времени напоминали волшебную сказку. Россия стала совсем другой страной, чем была до русско-японской войны. К лету 1914 года Россия превратилась в политически организованную страну и потребовалось бы от силы два или три года, чтобы вытравить с лица земли все следы самодержавия и создать новую, демократическую Россию.
В начале июля я покинул Екатеринбург, [39] где участвовал в работе съезда учителей начальных школ, и приехал на несколько дней в Самару. Город проявлял огромный интерес к политическим событиям. Во время моего выступления городской театр был переполнен и
Вечер прошел весьма оживленно, хотя, как и обычно, не было задано ни одного вопроса о международных делах; все были поглощены лишь повседневными проблемами внутренней жизни. После выступления был устроен прием, на котором присутствовали, помимо меня, товарищ председателя Думы Н. В. Некрасов и небольшая группа местных политических деятелей. Но тут главной темой разговора была напряженность международной обстановки.
39
Переименованный в 1924 году в Свердловск.
На следующий день, 10 июля, мы в сопровождении друзей отправились на пристань, Некрасов ехал к Черному морю навестить семью, я отправлялся в Саратов, где у меня было назначено очередное выступление. Когда мы стояли на пристани, неожиданно появился мальчишка-газетчик, который истошно выкрикивал: «Последние новости! Австрия направила ультиматум Сербии!» Было чудесное летнее утро, в лучах солнца ослепительно сверкала гладь Волги, на палубах огромного парохода, стоявшего у пристани, толпились радостные, возбужденные люди. Мало кто из них обратил внимание на мальчишку-газетчика, но в нашей маленькой компании все разговоры сразу же оборвались. Радужного настроения, порожденного столь успешным пребыванием в Самаре, — как не бывало. Мы слишком хорошо понимали, что этот ультиматум означал общеевропейскую войну. После краткого обмена мнениями было решено, что я немедленно возвращаюсь в Санкт-Петербург, а Некрасов до предела сократит поездку к Черному морю.
В жизни человека случаются мгновения, когда всякие размышления и раздумья становятся бессмысленными: взамен им приходит внезапное осознание важности происходящих событий. В тот момент я ясно понял, что в грядущую войну будет вовлечен весь русский народ и что он выполнит свой долг.
В конце июня 1914 года в столице начались беспорядки среди рабочих (в которых приняло участие около 200 тысяч человек), а в рабочих кварталах на Выборгской стороне появились баррикады. За несколько дней до начала войны Пурталес направил в Берлин донесение, в котором говорилось, что внутренние раздоры в России создали благоприятные психологические предпосылки для объявления ей войны. Его превосходительство в своих суждениях сделал фатальную ошибку. В день объявления войны тысячи рабочих, которые еще накануне вечером участвовали в революционных забастовках, направились в знак солидарности к посольствам союзных стран. И на площади перед Зимним дворцом, той самой площади, которая была свидетелем трагедии января 1905 года, огромные толпы людей из всех слоев общества с воодушевлением приветствовали самодержца и пели «Боже, царя храни!».
Вся нация, жители больших и малых городов, как и сельской местности, инстинктивно почувствовали, что война с Германией на многие годы вперед определит политическую судьбу России. Доказательством тому было отношение людей к мобилизации. Учитывая огромные просторы страны, ее результаты произвели внушительное впечатление: лишь 4 процента военнообязанных не прибыли в срок к месту приписки. Другим доказательством явилось неожиданное изменение в умонастроениях промышленного пролетариата. К удивлению и возмущению марксистов и других книжных социалистов, русский рабочий, так же как французский и германский, проявил себя в той же степени патриотом, как и его «классовый враг».
«В начальный период войны, — писал впоследствии один из коммунистических историков, — численно малые силы партии, очутившись в атмосфере равнодушия и даже враждебности, встали на единственно возможный для них путь — путь медленного, но неуклонного привлечения на свою сторону союзников. Эта болезненная работа привела к постепенному преодолению и устранению этого «субъективного заблуждения», [40] проявившегося в партийных рядах в начале войны. По мере возрождения и идеологического укрепления это партийное ядро повело неустанную борьбу против патриотических настроений революционных масс». [41]
40
То есть патриотизма.
41
Очерки по истории Октябрьской революции. С. 203.