Россия нэповская
Шрифт:
События весны 1927 года, которые в полной мере использовали левые критики в ВКП(б), объективно способствовали ослаблению позиций тех партийных и государственных лидеров, которые выступали за развитие «мирной передышки» как внутри страны, так и на международной арене. Сталин укрепился во мнении, что в обоих случаях следует не искать хрупких компромиссов, а опираться на право сильного.
Выступая на апрельском пленуме ЦК 1928 года, он подчеркнул недопустимость миролюбивых настроений в партийном руководстве, порожденных нэпом. «Есть люди, которые думают, что можно нам вести революционную внешнюю политику и вместе с тем добиться того, чтобы нас целовали за это западноевропейские буржуа. Я не буду доказывать, что такие люди не имеют и не могут иметь ничего общего с нашей партией» [915] . В этих словах содержалась скрытая полемика с Чичериным, настаивавшем на приоритете «статус кво» по отношению
915
Там же. Ф. 17. Оп. 2. Д. 354. Л. 44.
916
В частности, Чичерин сопротивлялся привлечению к судебной ответственности в ходе шахтинского процесса иностранных специалистов. См. подробнее главу «Чичерин и Сталин» в книге Т.Э. О'Коннор. Указ. соч. С. 213–224.
917
Еще до заключения пакта Чичерин выступил в «Известиях» со статьей, где говорилось о возможности присоединения СССР к этому международному договору. Официально советское правительство присоединилось к пакту Бриана — Келлога 6 сентября 1928 г. Чичерин оставался на посту наркома иностранных дел до июля 1930 г., находясь за границей и практически не принимая участия в текущей работе Наркоминдела.
Среди ответных шагов советского руководства на «военную тревогу» весны 1927 года важное место занимал призыв к Генсовету британских тред-юнионов как можно скорее созвать внеочередное заседание Англо-русского комитета [918] . Расчет делался на то, что вновь, как и в 1920 году, в Великобритании удастся инициировать движение «Руки прочь от Советской России!». Однако Генсовет медлил с ответом, и в этот момент вопрос об АРК вновь попал в центр внутрипартийного конфликта.
918
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 5. Л. 13.
Оппозиция использовала трибуну Восьмого пленума ИККИ (18–30 мая 1927 года) для того, чтобы увязать «правый уклон» Сталина и Бухарина с грозящей военной опасностью. Бывшего председателя ИККИ Зиновьева даже не допустили на заседания пленума. Блестящие выступления Троцкого перед иностранными коммунистами не могли застопорить машину голосования [919] , однако явно сеяли сомнения в их сердцах. В то время как Бухарин и Томский говорили о деталях, их оппонент развернул перед слушателями глобальную картину деградации Коминтерна после Ленина.
919
В одной из своих речей Троцкий заявил: «Режим Коминтерна сейчас — это опасный режим. Теперь всюду и во всем требуется 100-процентное голосование. Во времена Ленина мы не боялись спорить» // Там же. Ф. 495. Оп. 166. Д 190. Л. 30.
«Коммунистический Интернационал есть организация борьбы за захват власти и диктатуры пролетариата. На этом пути мы имели за последнее десятилетие могущественный подъем, но и ряд тяжких поражений. Кто опускает руки перед лицом этих поражений, тот жалкий трус. Кто закрывает на поражения глаза, тот дурак или чиновник, для которого Коминтерн лишь большая канцелярия, а не революционное орудие мирового пролетариата» [920] . Эти слова гораздо более точно описывает реальное состояние дел, нежели наигранный оптимизм Бухарина и его соратников.
920
Там же. Л. 56.
Помимо своей воли Коминтерн как международная организация стал не только неудобным свидетелем, но и невольным соучастником пропаганды оппозиционных идей, предоставив Троцкому свою трибуну. У Сталина и Бухарина был повод пожалеть о том, что Восьмой пленум ИККИ пришелся на пик международных событий и дал оппозиционерам богатую пищу для критики. «Дуумвират» неизменно проигрывал в открытых баталиях и стремился административными методами свести их к минимуму. С этим было связано то обстоятельство, что вопреки уставным нормам конгресс Коминтерна после 1924 года не созывался на протяжении четырех лет.
У советского руководства был и более конкретный
По инициативе Сталина с мая 1927 года шел серьезный пересмотр взаимоотношений советских государственных органов и Коминтерна. Начало было положено решением Политбюро о выделении из состава полпредств сотрудников всех спецслужб, в том числе и Коминтерна, Профинтерна, МОПРа. Здесь же выдвигалось требование «привести в. порядок финансовые операции Госбанка по обслуживанию революционного движения в других странах с точки зрения максимальной конспирации» [921] .
921
Цит. по: Адибеков Г.М., Шахназарова Э.Н., Шириня К.К. Организационная структура Коминтерна. 1919–1943. М., 1997. С. 133.
После «военной тревоги» вновь усилилось влияние Наркоминдела, традиционно призывавшего избегать дипломатических коллизий на революционной почве. Лечившийся в Германии Чичерин, формально сохранявший свой пост, был вынужден прибегнуть даже к ультиматуму. 3 июня 1927 года он писал Рыкову из Франкфурта: «Компартии относятся самым легкомысленным образом к СССР, как будто он им не нужен. Теперь, когда ради существования СССР надо укреплять положение прежде всего в Берлине, ИККИ не находит ничего лучшего, как срывать нашу работу выпадами против Германии, портящими все окончательно. Я еду в Москву, чтобы просить об освобождении меня от должности Наркоминдела» [922] .
922
Неизвестный Чичерин. Из рассекреченных архивов МИД РФ. // Новая и новейшая история. 1994. № 2. С. 8.
Серьезным ударом по западным компартиям стала чистка советских учреждений за рубежом от иностранных коммунистов, являвшаяся прямой реакцией на «военную тревогу» и антикоминтерновскую кампанию за рубежом. После инцидента в парижском торгпредстве в декабре 1927 года было дано указание «провести полное размежевание в советских органах, работающих на территории Франции, с французской компартией», уволив оттуда всех членов ФКП. То же самое произошло в апреле 1928 года с английскими коммунистами, не соблюдавшими конспирацию при получении денег [923] . После протеста лидера КПВ Г. Поллита, продолжавшего верить в «братский» характер отношений между национальными секциями Коминтерна, Сталин и Бухарин были вынуждены внести следующее предложение: «Решительно отметая недопустимый тон и совершенно непозволительные обвинения, выставленные в записке Поллита в отношении ВКП и СССР, остаться по существу при решении Политбюро об освобождении ряда английских коммунистов от работы в советских учреждениях» [924] .
923
«Констатировать, что со стороны представителей ЦК Английской компартии было допущено непозволительное использование сотрудников советских учреждений, которое не могло не подрывать их положения в глазах английских властей». Решение комиссии Политбюро от 10 мая 1928 г. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 162. Д. 6. Л. 81.
924
Там же. Л. 102.
В такой «антикоминтерновской» кампании чувствовалось не только раздражение по поводу того, что компартии «подставляют» СССР, но и недовольство коминтерновской вольницей, которое вскоре будет использовано Сталиным для конструирования «правого уклона». Окончательно новую иерархию взаимоотношений выстраивало развернутое решение Политбюро «О Коминтерне и Советской власти» от 23 апреля 1928 года, принятое по докладу Сталина. На сей раз речь шла о запрете руководителям советских полпредств поддерживать контакты с компартиями и финансировать их. Особым пунктом было решено «воспретить на известный период членам Политбюро (исключая т. Бухарина) открытые выступления в официальных учреждениях Коминтерна, предложив им проводить руководство коминтерновской работой в порядке внутреннем, через делегацию ВКП» [925] .
925
Цит. по: Адибеков Г.М. … С. 134.